Если вечером закрыть глаза, то обязательно увидишь, как через листья апельсинового мягкими кошачьими лапами пробирается солнце. И кажется, что это не звук от руки рядом печатающей девушки, а море бьется о камни. Если скажут, что не чувствуешь запаха, это ложь. Улыбка апельсина запечатана в офисном столе. Там лежат три оранжевых брата. С ромбовидной черной этикеткой.

Послушные пальцы быстро набирают в Яндексе «апельсиновое дерево», и тут же выскакивают статьи про разновидности апельсиновых деревьев. Так, сортом сладких апельсинов можно насладиться на Рождество. Плоды горького апельсина ценны за содержание эфирного масла. Об этом знают офисные барышни. По утрам они выстирают пахучие пасла в свои ягодицы и бедра. Но целлюлит все равно выходит победителем, покрывая легкими волнами ляжки и ягодицы. Даже пот у офисных созданий пахнет апельсином.

Нос оказывается в ловушке запахов. Где-то далеко-далеко чьи-то руки срывают белые нежные цветы. До того, как они утратят свежесть, их прячут в холщовые сумки. В тот же день подвернут дистилляции. Тут же глаз цепляется за статью. Черные строчки плетут стволы дерева. А на них маленькие муравьи букв. Они складываются в имя итальянской принцессы Неролы, в чье имя назван деликатный аромат. Можно добавить резкости, если к цветам прибавить кожуру еще зеленых плодов или листья. Такое масло не для духов. Лишь для одеколона и мыла.

Но сейчас запах идет от другого апельсинового дерева. Его аромат нельзя заточить в стеклянные колбы и продавать духами. Это дерево – одно единственное. Кусочек апельсинового рая. Из сказки четырехлетней дочери Маруси.

В палате для абортниц лежит Катя – двоюродная сестра. С маленькой поправкой: ее ребенок умер. Он еще в животе, но, как сказали врачи, теперь лишь кусок мяса, скопище ненужных разлагающихся клеток. Еще утром в четверг был жив, стучался ножками. Ее шестилетний сынишка – Саша –здоровался с ним, прикасаясь к маминому животу, а уже днем ребенок затих.

В пятницу был мой день рождения. Торт с большими свечками. Поздравления родственников. Маруся и Саша крутились вокруг ног как две юлы. «Мне первый кусок». «Нет, мне». Слегка цыкнешь, они угомонятся. Но лишь на минуту. А потом кто-то из них прыснет смехом, чтобы через секунду вдвоем гоготать.

— Аня, представляешь, а акушерка так и сказала: «Деточка, ты бы могла у нас через неделю родить», — рыдает она в трубку телефона.

Аня – это моя родная сестра. Она младше меня и старше Кати. Честно говоря, я самая старшая из всех внучатых отпрысков своих двух дедов. Старшая внучка. И за деньгами или просто поплакаться в жилетку, Катя прибегает ко мне. Аня – ее сообщник. У них с ней совершенно «итальянские отношения» — вдрызг ссорятся, но и понимают друг друга больше. Тем более, что у меня же день рождения. Поэтому меня не беспокоят. Будто я не вижу, как сестра мрачнеет лицом, убегая с кухни.

Вот так мы и узнаем, что через неделю Катя должна была родить. Она всю беременность не хотела говорить о предстоящих родах и как шпион скрывала сроки. Мы только и знали, что тетка рассчитала ей зачатие, а она зачала с мужем на неделю раньше. Поэтому тетка ворчала, что это будет не девочка, а мальчик. А уж мальчику быть никак нельзя. Потому что есть уже ребенок от другого мужчины. А у ее теперешнего мужа, который старше ее лет на двадцать, нет детей, он поэтому и стал к Сашке относиться как к своему. И если будет мальчик, то он и станет его сыном, а Сашка потеряет своего приемного отца. Но УЗИ уверенно определяло пол ребенка, как мужской.

Неделю назад Сашка сказал Кате: «Мама, если ты родишь мальчика, я в ванне удавлюсь, так и знай». Сейчас он играет с моей дочкой, а пять минут плакал на кухне, что виноват в смерти брата. Он считает, что все желания исполняются. А он так сильно не хотел, чтобы у мамы рождался мальчик. Ему была нужна девочка.

Сегодня суббота, Кате вызовут искусственные роды. Ее тело не хочет само отдавать ребенка. Пусть даже мертвого.

— Мама, почему умирают люди? – спрашивает во время обеда Маруся.

— Это их Бог к себе берет, — авторитетно заявляет Саша, ковыряясь вилкой в тарелке. Торт остался со вчерашнего дня. Отметины от свечей – маленькие норки в шоколадной глазури.

Благодаря его познаниям Маруся знает, что наша умершая собака метит райские деревья. Где-то там же обитает умершая бабушка ее подруги. Ей только что рассказала Маруся. Теперь она рисует для умершей послания. Адресат всем известен – «бабушке в рай». Зачем-то я ей говорю, что отправлять ничего никуда не надо, потому что ее бабушка и так все знает. Но мой голос звучит фальшиво. Как звук расстроенного пианино.

— И в раю растут апельсины, — уверенно говорит Маруся, смазывая ложной шоколадную глазурь.

— Там яблони, — возражает Саша.

— И апельсины там тоже есть. Я точно знаю. Они цвета заката. И очень-очень большие.

Саша открывает рот, но я тут же мягко говорю, что в раю и апельсиновые деревья растут. Мы все их сможем когда-нибудь увидеть.

— А мой братик их уже видит! – тут же выкрикивает Саша.

Некоторые апельсиновые деревья цветут второй раз осенью. Они не так пахнут. Весь их задор забрал первый цвет. Теперь сил осталось немного. Запах этих цветов совсем неинтересен парфюмерам. Они идут на букеты и венки для невест. Эти белые цветы говорят о чистоте и непорочности. Почти райской.

— Наверное, ужасно быть живым гробом для своего ребенка, — говорит Аня, уткнувшись в чашку чая, — В четверг – совершенно здоровый ребенок. Врач так сказал. Блондинчик, вес 3600. Тяжело это слушать. Невыносимо. Рыдала, что роды были почти двенадцать часов. Рожать, зная, что твой ребенок уже мертв, разве это не ужасно?

— У нее телефон отключен, – я пытаюсь дозвониться второй день, но соединения нет.

— Глупая! Будто ей хочется разговаривать. Знаешь, как ужасно, все выслушивать. Тебе повезло: не пришлось! Мне ее еще из больницы встречать. И она еще хочет, чтобы я везла ее мертвого ребенка из Москвы в эту ее деревню. Почему я? У нее есть родной брат. Пусть я и сестра, но двоюродная. А ведь Пашка отказался везти мертвеца в машине, где он возит своего живого ребенка.

Куда попадают нерожденные дети? Этот вопрос мне задал Саша. Не знаю, что ответить. Говорю, наверное, в рай. А в голове выплывают средневековые поверья, что некрещенным сразу в ад. У этого ребенка не было ни крещения, и имени. Вечный безымянный младенец. Обычно дети вырастают и уходят, а нерожденные дети, что не существует для отцов, но навсегда остаются внутри своих мам.

На кухне кипит чайник. И я вместо заварки ищу апельсин в коробке для фруктов. Но апельсинов нет. В магазин никто не пошел.

— Что Катя? Все-таки это совсем не то, когда ты родишь живого, а он потом умрет. Или когда умирает уже годовалый ребенок. Помнишь, я тебе говорила, что у твоей бабушки, моей мамы умер ребенок? – бурчит мама, поправляя халат.

В сельской больнице много народу. Все устали сидеть в длинной очереди. Но врач только один. Да еще из других мест приезжают. Вот, например, как моя бабушка. Ей двадцать четыре (как моей сестре Кате сейчас). Она с моим дедом живет в бараке. Он военный строитель в строящемся городке закрытого типа. Там кроме бараков и нет ничего. Бабушка родила сама по себе. Как кошка. Ее первая дочь, которой месяца два, должно быть, спит в чемодане (через год будет в этом же чемодане спать моя мама). В бараке очень холодно. Девочка больна. Пневмония.

Бабушка всю дорогу храбрится. Но в этом коридоре полном людей очевидно – девочке совсем плохо. Ее Галечке.

— Пожалуйста, — просит она сквозь слезы, — Пропустите меня. Очень надо. Ей совсем плохо.

— Ишь чего. Мне тоже вот плохо, но я же не лезу без очереди, — говорит мужчина.

— Точно. Выискалась тут. Понаехали. Как будто нам своих не хватает. Посидишь тут, не сахарная.

И она сидит, глотая слезы. Так тянется час, за ним — другой. Вот уже и очередь подходит.

— Ладноть, пропущу тебя, — говорит одна из женщин.

— Спасибо, – отвечает бабушка. Ее взгляд совсем светел и немного безумен, – Спасибо. Но мой ребенок уже умер.

Несорванные цветы апельсиновых деревьев, зимой становятся плодами. Правда, это совсем не те замерзшие апельсины, которые продают в Москве с лотков перед Новым годом. Запах у них не снежный, а солнечный. Запах света. В некоторых регионах Средиземноморья толстую кожуру апельсинов выворачивали наизнанку и делали маленькие коробочки для драгоценностей и сладостей. Но теперь эти коробочки если и делают, то другом конце Света – в не менее солнечной Калифорнии. В Европе это ремесло давным-давно забыто.

Я тоже пыталась делать коробочки, но у меня все никак не выходит. Только остается апельсиновый запах на пальцах на пару часов, а сам апельсин никак не хочет превращаться в оранжевую изнутри коробочку.

— Все, конечно, поохали, — продолжает мама, — Но что делать? И акушерка говорит, ты деточка, не плачь, роди другого. Как забеременеешь, с каждым месяцев твоя боль будет уходить. И через год родилась я. Меня также назвали – Галей. В память той, умершей девочки. И всю жизнь сравнивали с умершим годовалым ребенком. Будто бы я была тоже виновата в ее смерти.

Я хочу обнять ее, свою маму. Такую большую и грустную. Хотя понимаю, что ей нужны другое: теплые руки своей мамы. Но бабушка ее уже никогда не обнимет. Она умерла пару лет назад. Но и при жизни казалось, что она вечно сидит под своим апельсиновым деревом, обнимая первую умершую дочь.

Мама говорит: скоро Новый год и мы купим много апельсинов, потому что новогодние праздники всегда пахнут елочной хвоей и апельсинами. Когда она была маленькой, то апельсины достать было трудно. В моей детстве апельсины – дефицит. Их было не достать. Теперь все по-другому. Апельсины круглогодично продаются в каждом продуктовом магазине. Но в каждом апельсине для меня и моей мамы скрыт запах Нового года, взрыва хлопушек и надежды на будущее.

Совершенно уставшая ложусь рядом с Марусей. Мое тело, похоже на большую амебу, растекается рядом ее маленьким пахнущим булочкой с корицей телом.

— Мама, расскажи сказку.

— Какую сказку? – спрашиваю на автопилоте.

— Про фею будущего и фею защищающего прошлого.

— Какую фею? – удивляюсь я, — Где ты про них слышала?

— Сама придумала. Расскажи!

— Я не знаю этой сказки. Расскажи лучше мне сама.

— Однажды апельсиновое дерево было все усыпало плодами. Даже листья опали, чтобы не мешать оранжевым апельсинам расти. Это дерево было похоже на солнце. Только с корнями в земле. Вокруг – другое большое солнце. Кроме него запах плодов. Но тут подул ветер. Апельсины упали. Кожура лопнула. А из долек выросли розы. Они были оранжевыми и пахли апельсинами. Это видела девочка. Она была такая маленькая, что не знала, что розы не вырастают из апельсинов. Но ей все это объяснила мама и сказала, что, если она хочет узнать, почему так произошло, она должна пойти далеко-далеко, пока не устанут ее ноги. Правду всегда очень трудно узнать. Девочка шла далеко-далеко, но все бродила в лесу рядом с домом. Она очень долго бежала, но все никак не могла уйти. Может быть, ее ноги не умели ходить прямо, а только по кругу. А потом она встретила подругу, и она стали жарить как их мамы шашлыки на костре. Вот и вся сказка.

— А почему же розы пахли апельсинами?

— Мама, ты как девочка, что ничего вокруг себя не хочет видеть. И как ее мама.

— Почему?

— Потому что ничего не надо было искать. Мы видим мир, как хотим. Ее розы могли пахнуть апельсинами. Потому что она знала, что они такие есть.

— А почему тогда сказка про фею будущего и фею защищающего прошлого?

— Мама, я думала, что ты уж это знаешь. А тебе все надо объяснять. Нет никакой феи. Это просто так сказка называется. Потому что внутри каждого из нас есть будущее и прошлое, которое нас защищает. И мы живем так, как мы чувствуем себя и видим. А ходим все время рядом со своим домом, где растут апельсиновые розы. Только мы не чувствуем их запаха. Потому что не верим, что наш дом рядом.

Через полчаса Маруся сладко посапывает рядом. А я все никак не могу уснуть. Завтра я куплю целый пакет апельсинов. Целый пакет маленьких оранжевых планет. И когда-нибудь из хотя бы одного апельсина вырастет оранжевая роза, пахнущая померанцами.