Никите Евстратову посвящается

– Убей эту тварь! – истошно орала Никаноровна, отделенная от квартиры небольшой щелью, – Она тебя сожрет, помяни мое слово!

Глухой всхлип закрытой двери зафиксировал ее поражение, и теперь старушка в бессильной ярости вопила в коридоре, стуча кулаками и ногами. Ее оппонент – Иванна –выдохнула и опустилась на пол.

– Иди же сюда, Васютка, – просюсюкала она, подзывая тень, – Никто тебя не обидит. Никакой ты не страшненький. Самый нормальный. Не пугайся Никаноровны. Баба она истеричная, но отходчивая. Лысых котиков мало кто не любит.

Два дня до этого Иванна вылезла из подъезда с ведром наперевес продефилировать до ближайшей мусорки. На лавочке в последних осенних лучах блаженно грелась Никаноровна. Старушки знали друг друга целую вечность, их сближали общие обиды на мир в общем и частности: на телевизор, что показывал всякую дрянь, а не то, что раньше; на неблагодарных подростков, которые еще недавно пухлыми детскими ручками тянулись за конфетами; на суетливых мамаш, что гусями шипели из окон на призывы Никаноровны, громко кликающей полуглухих подружек из мрака хрущевок. Единственной отдушиной был участковый – молоденький конопатый мальчик, что видел в бабках, язвительно клеймивших словами всех, проходящих мимо, свою агентурную сеть.

– Киса, киса, – вытряхнула Иванна остатки подтухшего мяса рядом со скамейкой.

– Только крыс тут разводишь, – всплеснула Никаноровна руками, – Не понимаю твоей сердобольности.

– Так твари Божии. А творец все не просто так делает. Вроде у котов мозга столовая ложка, а крыс-то ловят, все толк. Лучше коты, чем крысы.

– Так я и говорю, что крыс ты плодишь. Где они, коты-то твои?

– Вот зря ты так. Неделю назад одного подобрала. Видать, болел он. Страшный такой, что непонятно, кто кого боялся больше: он меня или я его. Но голод не тетка, осмелел, пополз к еде-то. Смотрю, жалкий, облезлый. Аж сердце защемило. Зиму не переживет. Дай думаю, возьму домой. Все веселей, чем одной-то. Так ничего – вроде прижился.

– Всякую заразу в дом тащишь. Вона в соседнем подъезде котика взяли, так вся семья потом от лишая лечилась.

– Думала врачу показать. Но Васютка пугливый. А умный-то какой. Все понимает. Как прихожу – на встречу бежит. Только миску с едой поставишь – тут как тут. Но посторонних боится. А потом что врач-то скажет? Шерсть же не налепит ему. Время нужно. Да и денег даже на своих врачей нет, откуда же зверю на ветеринара взять? Так и подумала, выживет – так хорошо, помрет – судьба такая.

Теперь все разговоры Иванны были лишь о Васютке. Она зачинала «Вот мой Васютка ненаглядный», и уже никакой заслонкой этот поток было не остановить. Не прошло и недели как Никаноровну, будто квашню с тестом, распирало посмотреть на приблудыша.

– Кажется в себя приходить стал. Есть в нем какая-то красота. Особая. Не каждый поймет, – кряхтела Иванна, поднимая грузное тело на третий этаж, – Но ведь не это главное. Пусть неприметен, зато ласковый. Ночью спишь, а он рядом примостится и сопит, и тебя уже в сон клонит. Говорят, коты болезни лечат. Вот у меня ноги меньше болеть стали. Раньше, пока пенсии хватало, пиявками лечилась. Они дрянную кровь отсосут, и бегаешь как девочка. А сейчас, посмотри, не ноги, а тумбы. Совсем бы слегла, но Васютка рядом примостится, мордой в пятки уткнется, и боль как рукой снимает.

– Тьфу ты, гадость какая, – ворчала плетущаяся вслед за ней Никаноровна, – все животины место свое должны знать. А тут кошечек и собачек заведут, так чуть ли не из одной миски с ними лакают.

Дверь крякнула и стала медленно открываться.

– Васютка, милый, выходи, это я пришла, – с какой-то затаенной нежностью кликала Иванна, – Никаноровна, он так не выйдет. Говорю же, стеснительный. Жизнь видать била. Выходи за дверь, а то он боится. Васюточка, сыночек, ненаглядный мой, кис-кис.

Никаноровна щурила глаз в дверную щель. В глубине квартиры что-то зашевелилось. От стены отделилось пятно и настороженно кралось на свет.

– Иванна, ничего не вижу. Свет включи в коридоре. Темно же.

– Тогда не выйдет. Света боится. Кто знает, как его обижали. Не кричи, видишь, он услышал и не йдет.

Старушки замолчали. Было слышно, как трудно дышат их потные от лестничного вояжа тела. Тень снова ожила. Вначале Никаноровна не поверила своим глазам, и стала растирать веки руками: из полумрака все отчетливее вырисовывался громадный таракан.