Сверху сыпался снег, мягко кружа и разлетаясь тонким кружевом на пальто и шапочку с помпоном. Ее лицо, некогда дерзкое, смотрело теперь испуганно. За час стояния перед подъездом румянец превратил нос в аналог селедки под шубой, что теперь алел, перехватив эстафету у щек. Она с тоской смотрела на него, проклиная длинную прогулку по столице с бесконечностью кривых улиц. И вот, почти у дома, но руки крепко сжаты.
— Отпущу только если скажешь «да», — говорит и серьезно так смотрит.
А у нее на языке только «нет и нет», но и стоять никак нельзя. Тоска превращается в тошноту и безысходность. Так чувствует себя обессиленный преследуемый долгое время собаками и охотниками зверь, теперь загнанный в угол.
— Да я даже не люблю тебя, — с отвращением отводит она глаза.
— Зато моей любви хватит на двоих. Пойми, брак это не любовь. Хотя ты и смеялась, но главное, чтобы мужчина был активным, а женщина позволяла любить себя.
И ведь до томика Вейнингера он бы мог понравиться. Было что-то в его лице, что мелькает у голодного хищника. Но это только Красной шапочке нравится кокетничать с волками. Все другие избегают быть слопанными.
Проходит минута, вторая. Она напрасно пытается выдернуть руки. Мимо проходят знакомые, подмигивая, мол знаемы мы вас. Они кажутся карой и почти синхронно улыбаются. Но это не парный танец, а скорее борьба.
— Да, ладно да, — кричит она, срываясь на крик.
Он, не оживавший такой быстрой развязки после вязкой каши «давай оставим на потом», разжимает руки, чтобы тут же взвилась по лестнице и исчезла за тяжелой дверью подъезда.
Ключ все не поворачивается в замке, все норовит проскочить мимо. Но вот и заветный щелчок. Внутри булькает. Говорила же мама, не пей перед выходом много чаю, а она смеялась в ответ: да в любое кафе зайдем…
