– Да вроде ничего, – полчаса назад констатировал Геннадий, развалившись на кресле.

– Мы ж с тобой крепкие, – поддакнул Семен. – Никакого эффекта. Только зря потраченные деньги.

Геннадий поморщился, вспоминая унижения от старшекурсника Петрова. Никто не знал, было ли у Петрова имя. Казалось, если оно и было, то затерялось где-то по карманам, закатилось монеткой, и теперь сколько карманами не тряси, не слышно. Геннадию было неприятно, что Петров подсунул им какую-то дрянь, а не первосортный товар, да еще денег содрал, что мама не горюй. Они с Семеном долго ходили за Петровым и канючили, словно два варана, что укусили жертву и теперь неотступно следили за ее передвижениями. Петров в столовую, они следом, Петров к метро, они рядом семенят, Петров – прыг в автобус, они за ним. Одним словом, достали Петрова так, что он чуть в них ведром не запустил, высыпая мусор в бак во дворе.

– Достали в край, — замахнулся он кулаком.

Приятели отступили на шаг, чтобы лишь только он повернется, занять исходную позицию. Весь неясный вид Петрова: его бегающие глазки, неряшливость одежды и некрасивость лица явно свидетельствовали о том, что, если кто и потребляет наркотики, так это он. Слухи же не появляются просто так. Будь он выглажен и побрит никто бы и слова не сказал. Но если в деканате и были какие-то подозрения, неважно каков был повод, находился подозреваемый. И почти всегда им был Петров. «Смотрите, а то башню снесет. Дурь-то страшная. Таких как вы заплющит с первого раза. Как Алису в стране чудес, – хохотнул Петров, пихая им в заплеванном подъезде пакетик. Только Геннадий хотел ознакомиться с содержимым, как получил по рукам.

– Дурак, посадить нас хочешь, – зашипел Петров, чтобы чуть тише ядовито выдавить. – А вдруг ты – подсадная утка.

Не успели друзья оправдаться, как Петров круто развернулся и хлопнул перед их носом тяжелой дверью.

Улица тянулась неимоверно долго. Казалось, что ни бабка, так переодетый полицейский. Уж больно неестественно старушки несли авоськи с продуктами. Сразу и не поймешь, тяжесть покупки или пистолет там запрятан. А вдруг это не розовощекий толстый школьник, что крошит булку голубям, а переодетый лейтенант наркоконтроля карлик. Да и голуби непростые. У каждого под крылом камера. Геннадий постоянно ощупывал рукой пакетик, спрятанный в кармане. Главное, чтобы не выпал, вдруг сердобольный старичок схватит его, почти уже вернет, потом догадается и завопит на всю улицу: «Наркоманы, держи их!». Лифт скрипел, пыхтел – делал все, чтобы как можно медленнее ползти до этажа, и также медленно открывал свои двери, посылая знаки лифтерше, звони быстрее охранникам, пусть повяжут бандитов. Перед дверью нужно вести себя как можно тише. За соседней притаилась баба Нюра. То ли от одиночества, то ли по вредности, она, проявляя гражданскую бдительность, писала отчеты для участкового, подробно расписывая, кто, когда и зачем. Участковые послания не читал, но и не выбрасывал – мало ли что.

– Хрень какая-то, – удивленно крякнул Семен, наблюдая, как Геннадий высыпал содержимое пакетика белый лист. Горка почему-то напоминала чай. А, может, и не чай. Геннадий задумчиво пожевал: «Вяжет». Не чай, значит, решили приятели. И вот уже была с антресолей вытащена дедушкина машинка для закатки папирос.

– Точно ли дедуля табак покуривал? – нервничал Семен, смотря, как неуклюже Геннадий пытается свернуть тоненькую бумажку.

– Выкопай и спроси, если тебе угодно. Но пить любил он знатно.

Вот уже косяк лежал большим толстым указательным пальцем, что одной стороной тыкал в Геннадий, а другой норовил поддеть жестом «слабо» Семена. Первым не выдержал Семен. «Была не была», – ухнул он, схватив косяк. «Понеслись», – ответил Геннадий, размахивая руками, словно погоняя невидимых лошадей поводьями.

Во рту горчило. Кухня наполнилась едким гадким запахом. Будто в пожар попали тысячи бабочек и сейчас, размахивая опаленными крыльями, они взлетали в разные стороны, как волны синусоид в школьной тетрадке или рисунок биения сердца бабки Нюры, когда она ухала филином по ту сторону замочного глазка, намереваясь сдать государству преступников мнимых и потенциальных. Семен закашлялся, а Геннадий делал вид, что курить ему привычно, хотя предательская слеза текла из уголка глаза.

– Надо открыть форточку, – хрипло прокаркал Семен.

– Ага, чтобы соседи сверху унюхали. Там знаешь кто живет? – шикнул Геннадий. На самом деле он и сам не знал, кто там живет, потому что никогда не интересовался никем кроме себя и математикой. – Не пройдет и минуты, как тут же примчится полицейская машина, тебя в наручники – и пойдешь по этапу.

В дверь стучала баба Нюра. По крайней мере – голос был ее. «Горим, горим, откройте, ироды», – вопила бабка, постукивая, как показалось Геннадию, торжествующий марш клюкой. Еще не хватало, чтобы она нажаловалась родителям, укатившим в Красную поляну кататься на лыжах.

Дым развеялся. Казалось, ничего и не было. Только у обоих саднило горло, будто съели чего-то острого.

– Все-таки хрень, – резюмировал Геннадий, разрывая бумажный пакетик на полоски, словно это был Петров, которого приказали четвертовать.

Только они собрались идти на разборки с Петровым, как залаял звонок. Геннадию почему-то показалось, что звонок изменил свою тональность. Раньше он притворялся веселым щенком, а теперь походил на мерзкую злую псину, которую любят носить девочки в своих сумках. Потянешься поцеловать такую, как взвизгивает собачонка и чуть в руку не вцепляется, отгоняя непрошенного ухажера.

– Не ходи, – Семен на всякий случай решил переместиться в комнату, – Вдруг бабка ментов вызвала. Сам же говорил, она на всю голову стуканутая.

Но Геннадию из глазка нагло улыбался дед Мороз, будто именно он был хозяином квартиры, где сам Геннадий находился совершенно незаконно. Если и было у деда Мороза что-то общего с бабкой Нюрой, так непоколебимая уверенность в том, что любая дверь должна перед ним распахнуться.

– Смотри, дед Мороз, –крикнул он Семену, спрятанному в комнате, – Может не хрень подсунул Петров? Может быть, меня уже вштыривает?

– Началось, – испугался Семен и тут же прикрыл дверь, как будто дед Мороз, если просочится через входную щель, не заметит, что в квартире есть кто-то кроме Геннадия, и не заглянет в комнату.

– А тут и второй, – удивился Геннадий, наблюдая, как в глазке появился второй дед и обнял первого, – Ерунда какая-то. Педики, что ли?

Семен не выдержал, подбежал, отпихнул от глазка Геннадия, желая удостовериться сам, что это не у приятеля двоится в глазах. Действительно, дедов было два. Оба в красных костюмах, как с рекламы Кока Колы. У каждого мешок за спиной.

– Реально обнимаются, –сполз по двери Семен.

– Галлюцинации не бывают же общими? – проблеял Геннадий.

– А ты про омских нариков читал? Они ментов вызвали, потому что на них с потолка пикировали чайки. Так и сказали: лучше в тюрьме сидеть, чем ждать, когда птицы сожрут. Менты еще ржали, говорят, приехали, там нарики воют, что одному уже чайка пятку склевала, – шипел Семен, – Может быть, ты тоже моя галлюцинация, а тебя вовсе и нет.

Геннадий вперился в Семена, параллельно ощупывая себя руками.

– Как же нет? Вот я, смотри – стою тут перед тобой.

– У омских нариков тоже чайки были. Но их никто кроме них не видел.

– А ты спроси меня о чем-нибудь. Помнишь, мы в детстве банку варенья разбили?

– Помню. Это неважно. Если что-то знаю я, то и мои галлюцинации тоже знают. Это же порождение разума. Но это неважно, потому что если рассуждать логически, то так сильно заглючить меня не могло. Но, с другой стороны, если вижу деда Мороза, то заглючило. Ведь приходить деду Морозу не к кому, детей тут нет. А тут их еще два.

– Истинно два, – подтвердил Геннадий.

Должно быть, деды утомились. Тот, что побольше, вздыхал и строил глазку рожи, а поменьше – теребил первому бороду и даже поцеловал в шею, отчего наблюдавший в глазок Геннадий подпрыгнул.

– Да что в голове у меня, если видятся совершенно голубые деды? Точно Витек говорил, что адово ударное курево.

– С детства не люблю Новый год, потому что меня такой черт бородатый пытал: расскажи стишок, расскажи стишок, – передернул плечами Семен, на миг вновь оказавшись на раскачивающейся табуретке, куда его водрузили толстые сильные руки отца. Где-то внизу блестели глаза матери, отчего-то прикусывающей губу. Мать с Семеном неделю учили четырехстишие, и теперь малыш, так бойко выдававший пулеметной очередью слова, выносил своим молчанием приговор ей как плохой матери. Рядом Семена подбадривала тетка – шепча так, что кукушка в настенных часах испуганно начинала орать. Теткины очки запотевали, тройной подбородок вздрагивал под мерное «В лесу-у», а Семену хотелось зарыдать. Он багровел, пытаясь выдавить из себя рифмованные слова, но вместо этого неслось что-то нечленораздельно-мычащее. Даже теперь, когда его от мучительного позора отделял добрый десяток с хвостом, деды Морозы оставались крайне неприятными особами, словно каждый из них был готов требовать читки стишка.

– Семен, тебе легче. У тебя индуцированный бред. У меня дядька психиатр, чего только не рассказывает. Вижу дедов я, а ты накурился и веришь мне так, будто сам все видишь.

– Ау, – кричал дед, что побольше, – Дверь откроется? Подарки тут принесли.

Геннадий поплелся в комнату, но тут же был схвачен Семеном.

– Ты слышишь?

– Нет, – повернулся Геннадий, – ничего я не слышу. Никого за дверью нет. Все нормально. Я абсолютно здоров, – он было задумался, чтобы тут же выпалить. – Наркотики на меня совершенно не действуют. А ты кого-то за дверью видишь? – почти грозно спросил Геннадий, словно он был следователь, а Семен подозреваемый.

За дверью надрывался дед Мороз.

– Нет, тоже ничего не вижу, – сообщил Семен, прикладываясь к глазку, – абсолютно пустой коридор. Я тоже совершенно нормальный.

– А слышишь что?

– Ничего не слышу. Ни одного звука. Так – орала полчаса назад баба Нюра. Но ты говоришь, она всегда так делает. А больше никого нет.

– А дедов Морозов?

– Каких дедов? – невинно поинтересовался Семен. – Это ты кого-то видел. А я тебе поверил. Присмотрелся – нет никого.

Семен хмыкнуд и гордо прошествовал в комнату.

– Врешь! – взметнулся Геннадий, – Стоят как миленькие.

– Кто? – удивленно потянул приятель. – Ты кого-то ждешь?

– Конь в пальто! Деды Морозы.

– Так их двое?

– Идиот, ты что ли. Вдвоем приперлись.

– И часто к тебе деды Морозы приходят?

– Совсем меня выбесить хочешь? – ворвался Геннадий в комнату, – Сам же говорил, что их там двое.

– Это ты говорил. Я никого не видел. Дурь была сильная. Тебя с нее прёт. А я совершенно нормальный. Вокруг все нормальное.

Геннадий было замахнулся, отчего Семен вжался в кресло, но передумал, хлопнув комнатной дверью. Входная дверь по привычке сонно потянулась скрипнула и медленно поползла. Деды Морозы пропали. Вместо них потряхивала клюкой баба Нюра.

– Дура, – сплюнул Геннадий, потянув дверь на себя. Бабка Нюра заверещала, угрожая полицией. Геннадий поморщился, представляя, как старая карга бежит названивать родителям. Те, конечно, не сильно примут бабку во внимание, но на вид Геннадию поставят.

– Были? – поинтересовался Семен, выходя вальяжным котом из комнаты.

– Кто?

– Деды!

Весь вид Геннадия показывал, что никаких дедов никогда не было.

– Да пошел ты, – буркнул он, наблюдая, как приятель засовывает ноги с дырявыми носками в кроссовки.

– Ага, – ехидно потянул Семен, выходя из квартиры. Он ловко прошел между стеной и бабой Нюрой, слегка закружив ее вокруг своей оси, – Приглядывайте за ним, – прокричал он над ухом старушки, чтобы Геннадий непременной услышал, – Знаете, какая сейчас молодежь испорченная пошла! Глаз да глаз нужен. Мало ли что. Бдительность никогда не помешает.

«Не было дедов Морозов. Все спокойно, все нормально», – раскачивался в автобусе Семен, наблюдая, как по улицам шествовали деды Морозы разной высоты и толщины. Должно быть, где-то матушка Мороз исправно рожала детей, словно кошка. Они, появляясь на белый свет старичками, тут же выпрыгивали у нее из пушистого белого подола, поправляли окладистую бороду, хватали мешок с подарками и тут же бежали на боевую вахту – укоренять праздник во всем мире. Один из них на остановке подсел рядом.

– Подарок хочешь? – спросил он Семена, пьяно рыгнув. – Стишок расскажи!

Семен был само спокойствие. Так действуют Будды, столкнувшись с бытием – они его не замечают, карабкаясь внутри себя по золотой лестнице совершенства. «Все спокойно», – прислушивался к своему дыханию Семен. Он был уверен, деда Мороза не существует. На другой остановке к первому деду присоединился второй.

– Браток! Выпить есть? – закричал развязно первый, подзывая второго руками.

Второй подошел, стянул красную шапку, отороченную грязным серым мехом, порылся в мешке и вытащил бутылку початой водки. Первый глотнул, пихнул Семена в бок. Тот не отвечал.

– Немой, что ли? – спросил второй. – Это тема – вместо зудящей Снегурки немой пацан.

Пока автобус стоял на светофоре, деды успели обменяться мнениями по поводу того, что у женщин встроена внутренняя пила, и стоит только порядочному деду пропустить рюмочку, и уж не дай бог наклюкаться, как тут же эта пила начинает жужжать над ухом. Когда автобус споткнулся на остановке, деды лихо выпрыгнули и засеменили к ближайшему бару.

– Ты нам что подсунул, идиот! – кричал Геннадий на Петрова.

– А что, пробрало? – живо поинтересовался Петров, невозмутимо ища что-то в карманах, будто там была спрятана целая вселенная, которая его занимала в отличие от мальчишки. Геннадий хотел все забыть, но Семен с ним не разговаривал, демонстративно отсаживаясь в другой конец аудитории, словно они были заклятыми врагами. На вопросы любопытствующих он отвечал, что не имеет привычки общаться с теми, кто видит в каждом встречном-поперечном деда Мороза. И уже на следующей паре особые умники показывали из-под стола Геннадию искусственные бороды и красные шапочки Санта-Клауса.

– Что привиделось? – со спокойствием хирурга, любопытствовал Петров, поворачивая в сторону параллельной дороги, где прохожих было на порядок больше.

– Деды Морозы! Ты что нам дал покурить?

– Если деды Морозы, то все нормально. От сушеных мухоморов всегда так. Знаешь, в древности в Лапландии люди как только не пытались разбавить свою тоску. Водки-то не было. Так они кормили оленей мухоморами, а после пили их мочу. Эффект как от ЛСД. Принявшему казалось, что он летит с оленями сквозь космос и смотрит на заснеженную деревню.

– Мы тебе олени, что ли?

– Надо было, конечно, сказать, чтобы вы не просто покурили, а еще и мочу попили друг у друга, – так широко улыбнулся Петров, что Геннадий тут же захотелось ему. – Но вы еще ментально не доросли. Поэтому вместо полетов в космос были деды Морозы.

– Да я сейчас в полицию пойду, тебя знаешь в какой космос отправят.

Петров зло схватит Геннадий за воротник, крутанул, стукнул по ноге, отчего тот осел, словно мешок гнилой картошки.

– Слышь, браток, не нарывайся. Не хочешь быть мокрым, не прыгай в воду. Эффект на всю жизнь. Как у Алисы. Ей все потом кролик мерещился. А тебе бы дедов Морозов бояться. Как знать, кто из них настоящий, кто последствие наркоты. Мухоморы, брат, на всю жизнь пробирают.

Геннадий стал было отряхиваться, но Петров, криво ухмыляясь, несильно стукнул его тыльной стороной ладони по шее. От боли и неожиданности Геннадий охнул и заплакал, будто девчонка.

Ночью Геннадий беспокойно ворочался в постели. Ему снилась толпа дедов Морозов. Деды, гогоча, подставляли чаши под оленей, чтобы тут же влить в себя пенящуюся горячую жидкость. Вот один из них хмельно глянул из-под надвинутой набекрень шапки. «Пей», – потянул он чарку Геннадию. «Пей! Пей!», – скандировали деды Морозы. Он хотел было отказаться, но одни деды схватили за руки, и пока чьи-то руки зажали нос, другие вливали огненную едкую бурду. Моча потекла по венам, а мир вокруг стал совершенно черным. Космос – понял Геннадий. Вокруг в бешеном хороводе кружились деды Морозы. Чем быстрее они вращались, тем отчетливее студент видел, что это никакие не красные курточки и штаны, а мухоморы, что скачут на ножке. «Теперь ты с нами!», – заорал самый большой мухомор, поправляя бороду-юбочку. Что-то горящее опалило бок справа. Это была комета. Она сбила правый ряд мухоморов-морозов, что теперь падали как кегли в боулинге. Теперь они бегали, пытаясь затушить горящие курточки, но вместо этого поджигая других.

– Деды Морозы – это ничего, – авторитетно провещало огромное лицо дядьки-психиатра. – Хуже, если были бы крокодилы или динозавры. По опыту знаю, чем ближе к ящерам, тем мозг больше нарушен. А тут все-таки деды Морозы – хомо ред или человек красный.

В рот психиатра затягивались деды Морозы. Судя по периодическому чавканью, они были вполне себе вкусные. Внутри Геннадия что-то булькало и скакало. То были олени – ЛСДшные аватары реальных. «Нет, не надо», – пытался крикнуть Геннадий, но из его рта вырывались лишь разноцветные пузыри, смешно лопавшиеся в черноте маленькими звездочками. Олени подходили ближе, блеяньем призывая братьев вырваться из человеческого тела наружу. Геннадий ощутил резкую боль в груди: из-под ребер показались рога, и вот уже все стадо вырвалось наружу, чтобы присоединиться к своим братьям.

Тело Геннадий стало легким-легким. Вот он уже сам, став мухомором, кружился в танце, чтобы влететь в рот психиатра.

Проснувшись, он услышал встревоженный голос мамы: «Хорошо, что баба Нюра позвонила. Так ведь и знала, будет ходить в пальто нараспашку, заболеет», на что отец тут же ядовито заметил, что в годы Геннадия был вполне себе самостоятельным и в мамочкиных услугах не нуждался. «Ну тебя, как не родной», – махнула рукой мать, тихонечко вошла, приложив прохладную руку Геннадию на лоб, чтобы тут же шепнуть, следовавшему за ней отцу: «Температура. Ни в какую Испанию он не поедет. Иди сдавай билеты. Придется покупать другой подарок». «Если скажешь, то и деда Мороза позовем, раз уж так хочешь, чтобы он так и сидел рядом с маминой юбкой», – вышел отец.

– Вот дураки! – крутилась Верочка перед зеркалом, – Адрес еще твой нашли. Но ты меня рассмешил. Говоришь, мамин чай с ромашкой им отсыпал. Представляю, как идиоты чаек курили. Вот всем расскажу.

– Не надо. Сам хотел сказать, что идиоты и достали. Но этот, который дылда с прыщами, совсем озверел. Сказал ему, что это мухоморы были и что эффект на всю жизнь. Видела бы ты его лицо! Прикинь, когда ты потащила меня своих одногруппников с Новым Годом поздравлять, они думали, что их глючит! Хорошо, что бабка орать стала, что мол хрена мы ломимся, она сейчас полицию вызовет.

– Это жестоко. Все-таки они домашние и маленькие.

– Ага, а я что, дворовый? Не надо в каждом, у кого пальтишко паршивенькое, гниду наркоманскую видеть. Хорошо быть богатеньким и по курортам кататься. Видела бы ты этого героя, когда я его в сугроб посадил. Нормальный бы пацан тут же вскочил и давай в отместку, а этот сидит, как баба, и ноет. Противно.

Верочка подошла к Петрову ближе, обняла его и уткнулась холодным носом в жёсткую ткань свитера.

– Вера, – отстранил ее Петров, – на работе предлагают идти в штат. Учиться сложнее будет, но я смогу на первый взнос ипотеки заработать, – Петров засмущался и что было неожиданно пошел красными пятнами. – Вера, выходи за меня замуж.

P.S.

Вера, уже замужняя дама по фамилии Петрова, крепко держалась за руку мужа. Округлость ее живота кричала всем окружающим: вот она будущая мать. Петров был одет в костюм деда Мороза. Стариком-волшебником он наряжался уже последние года четыре., с тех пор как родился их первенец. Воспитатели детского сада переживали, что скоро их сын Витечка пойдет в школу, а с ним перейдет на детские утренники в школу и папа – Дед Мороз. Ничего, вздыхала, уборщица баба Нюра, еще нарожают и вернутся. Как в воду глядела: округлось Веры не скрывалась широким пальто. Квартиру Петровы купили в том же доме, где жили родители Геннадия. А тот давно уехал то ли в Англию, то ли в Германию.

Вера была так погружена в себя, а Петров так внимательно следил, как бы жену кто ни толкнул на эскалаторе, что они совершенно не заметили, как на лестнице, бегущей в другую сторону, дернулся мужчина. Теперь мало кто мог узнать в импозантном пузане некогда стройного Семена. Он брезгливо морщился по сторонам, показывая молоденькой блондинке, насколько он не привык спускаться под землю, но что делать, зима, заснеженные дороги, пробки. «Да так, – ответил он на вопрос, –Показалось. Не люблю Новый год».

Где-то на другом конце света Геннадию снился сон. В черноте космоса, стоя задники лапами на табуретках, декламировали стихи олени. Деды Морозы хлопали в ладоши, зажимая крепкими зубами косяки с мухоморами.