Откуда же могли прийти эти странные сны? Не иначе как их занес северный ветер с далеких арктических полей. Колют эти сны своими бесконечными повторами. Смотрится она в водную поверхность, и вода проникает в нее, закручивает, завораживает, словно говорит и молчит одновременно, проникая в глаза, мысли и день-деньской, отгороженный от снов забыванием и суетой.

Она стоит в темноте перед зеркалом. Стопы мерзнут на снегу. Вокруг совсем ничего не видно, кроме большого зеркала напротив. Да и то тоже темное и скрывающее свое равнодушие в оковах серебра. Она проводит рукой по своим светлым волосам до плеч. Но не видит этого: отражается лишь бесконечная пустота.

Вдруг в этой зазеркальной темноте появляется маленькая вспышка и несется все ближе и ближе, закрывая сиянием так же, как раньше все было поглощено тьмой. Когда глаза привыкают к яркому свету, она видит, что из зеркала на нее смотрит совсем не ее отражение, а какая-то другая женщина – с темными волосами, развевающимися вокруг маленькой головы. Глаза той, другой, темные и страстные, как черные звезды или черные дыры. Рот другой женщины окрашен ярко красным и улыбается призывно и задорно. Та, другая, тянет к ней свои руки, призывая к себе. И вот уже она, настоящая, считает, что это именно ее отражение, что не было у нее никогда светлых волос. Но если присмотреться, где-то внутри отражения еще видна миловидная голубоглазая блондинка. Но чем больше смотришься в зеркало, тем более однородной кажется фигура, и вот уже нет никого, только сильная королева-брюнетка, царствующая в торжестве холодных ветров и льда.

Сколько она себя помнила, ее в доме звали Хава и никак по-другому. Бабушка от матери, конечно же, настояла на том, чтобы все вокруг думали, что она – Лиля. Хава – что это за имя такое? Даже не Ева. Но вся семья отца звала ее иначе, коверкая благородную Лилию в древнееврейское произношение на свой лад.

– И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку, – шептала другая бабушка — по отцу — над ее засыпающим лицом сточки древней книги, – Понимаешь, Хава, нужно уметь готовить, шить, воспитывать детей. Так женщина показывает свою любовь, передает ее со своим теплом – от матери к дочери и далее.

Ева-Хава засыпала убаюканная мерным голосом и поглаживанием теплых рук. Так она и росла как комнатный цветок в горшке – тихая, застенчивая девочка с большими глазами и кротким голосом. Имя Лиля ей совсем не шло. От Лили веяло чем-то строгим и королевским как запах прекрасных белых цветов, что все чаще стали продаваться в московских маагазинах. Тайное домашнее имя грело и подходило ей куда больше, но рука, помня наставления родителей, четко выводила Лиля на обложках тетрадей.

Так Лилечка, а иначе ее не называли, разменяла тридцать с копейками лет, прибавив себе детей, ипотечный кредит и пару синяков под глазами. Спешно вышла в девичестве замуж, да там и осела, как кочующие народы вдруг привязываются к земле и начинают прирастать городами и государствами.

Ее муж, первоначально привлеченный гордым именем Лиля, ее тонким породистым профилем, не сразу понял, что она на самом деле мягка как теплый воск под умелой рукой, как шоколадная пастушка, что покрыта блестящей фольгой и только поэтому кажется неопытному ребенку королевой на новогодней елке. Очарованный именем Лиля, так ей не подходившем, он спешно сделала предложение, а Хаву-Еву уже принять не мог, сколько бы она ни готовила, стирала, убирала и зарабатывала. Единственное, на что хватало у Хавы решимости, так это в очередной раз собрать вещи и пойти с детьми жить у родителей, когда благоверный решал свои космическо-вселенские вопросы, сидя на кухне и напиваясь до зеленых чертей с друзьями.

В тот день она сильно сцепилась с мужем. Он решил пожить для себя, бросить работу и день-деньской не вылезать из обшарпанной комнаты, где они спали, и которую он почему-то днями именовал не иначе как своим кабинетом, предаваясь виртуальным забавам. Теперь к ее заботам прибавилось еще утешение несчастного заблудшего в трех соснах. Поэтому приходя домой, она должна была весело и бодро обнимать и приободрять мужа, пока он страдает, играя в танчики.

Что ее так зацепило, она уже и не помнила. Во всем виноваты выходные. В них много времени и можно выспаться. А значит, голова не такая тяжелая и в нее влезают чужие мысли. Например, не послать бы мужа, его капризы и все остальное в шатле в стратосферу или лучше на Марс? Какими же, должно быть, кажутся привлекательными подобные мысли женщине, которая вдруг что та белка случайно выпадает из своего колеса и замечает, что не обязательно крутить его, а можно просто стоять рядом. Возможно, это вылилось в ее нежелание на многое закрывать глаза так послушно, как она это делала раньше. А, может быть, что-то было другое. Возможно, она просто не дозвонилась подруге, чтобы пойти попить чаю и обсудить вечно женскую тему: все мужики слишком примитивны, чтобы понимать таких возвышенных и тонких женщин.

Одним словом, как-то так вышло. А выходило у нее иногда из рук плохо. Даже ссора получилась комом как первый блин.

В первый раз они заснули в разных кроватях. Да что там в кроватях, в разных комнатах. А ночью к ней пришла умершая бабушка.

Снилось Еве-Хаве, что сидит она за столом и вдруг из соседней комнаты выплывает в черной грозовой туче женщина. И так грозно смотрит, что Хава не сразу примечает в ней бабушку, что всегда и упрямо величала ее Лилей. Бабушка тянет к ней руки и дает золотой огненный шар. Хава с какой-то опьяняющей радостью берет обжигающий подарок и прижимает к себе. «Осталось только войти в зеркало. Не даром же тебе дали такое имя», – говорит на прощание бабушка, а Хава просыпается мокрой в комке смятых простыней.

Весь день она была совсем не своя. Как на ладони видны ей все поступки и движения благоверного. Только и осталось, что собрать вещи, детей и двинуться к маме. Сбежать, одним словом, чтобы только прекратить искать оправдания чужой грубости и равнодушию.

Пакует Хава поспешно вещи, и в друг на вопрос мужа: «что опять к родителям прятаться бежишь?», резко отвечает: «Нет, сам проваливай. Собираю твои вещи, чтобы больше ты здесь не появлялся».

Смотрит на нее муж и не узнает своей покорной Хавы. Другая женщина стоит и так с ним разговаривает, что не осмеливается он ей что-то возразить.

Что со мной, думает Хава и бежит в другую комнату, чтобы броситься на диван ничком. Разве так я должна поступать, разве мои это были слова.

Но когда заходит муж, резко вскакивает она и кричит: «уходи из моей жизни», словно кто-то другой в ней говорит.

Женщина в зеркале улыбается, словно говорит, и чего ты боялась, все мы такие. Кто ты, спрашивает Хава. Та, отвечает женщина, что забыта всеми и предана тобой, что создана вместе с Адамом и должна быть равной ему, но захотевшей быть больше и выше. Не ту главу «Бытия» читали тебе в детстве. Слушай, как нужно было: «мужчину и женщину сотворил их». Обоих сразу по образу и подобию своему. Равными.

Да и ты такая, утверждает она. Разве не ты хотела добиться большего, строить свою карьеру, делать научные открытия? Это все в тебе от меня. Как и мое имя. Назвала тебя бабушка не как цветок, а в честь первой женщины – Лилит, что теперь считают злым духом.

Смотрит в отражение Хава и сбрасывает маску покорности вместе с белым цветом волос. Темны ее волосы, бездонны глаза и беспокойна душа — бескрайний черный космос усеянный россыпью звезд в бесконечных блестящих грядках галактик.

Не просто равная мужчине, а лучше, больше него. Быть первой во всем, а не просто равной – вот девиз Лилит.

Какая же ты Хава? Та была лишь второй, послушной и робкой. Потому что не хотел Адам выползать из своей скорлупы, ему бы все сидеть под пальмой и чавкать бананами. А я стремилась выйти из этого скучного сада, познав добро и зло, правду и ложь. Не мог мужчина быть вторым, хотя первым силы не позволяли. Пришлось уйти и бросить его. Если Лилит может быть сама по себе, как кошка, то мужчина слаб, ему всегда нужно рядом мягкое и теплое, куда можно было бы уткнуться. Вот и создали ему Еву-Хаву для утешений.

Но разве такая ты? Разве в служении предназначение женщины? Ты не рождена, чтобы быть второй, ты можешь быть первой скрипкой в оркестре. Стоит только захотеть и можно круто поменять свою жизнь. Иди за своими желаниями. Не цепляйся за привязанности и ненужную сентиментальность.

Просыпается Хава, мужа рядом нет. Видимо, собрал детей в школу и повез. И это за столько лет сам. Хава даже не думала, что он знает, как чайник включать или заплетать дочери косичку.

Чудно, думала Хава. Но Хава теперь ли? Лиля – примеряла как новое платье она свое затертое в забывчивости имя. Лиля? Нет, Лилит. Страстная, дикая – первая по зову крови и духа.

Ни готовить, ни убирать Лилит не умеет и не хочет. Надо избавиться от светлых волос и стать роковой брюнеткой. Краситься ярко и броско. Выбросить платья с рюшечками на свалку истории. Одним словом, бунт превратить в пиршество революции.

Оказалось, что начались школьные каникулы. Как она могла про них забыть? Детей муж отвез к родителям, да и сам решил погостить, так испугался холодного голоса незнакомки, что прозвучал вместо мягко-тихого напева Хавы.

А через пару дней и совсем обомлел. В их с Хавой квартире теперь жила другая женщина, похожая на Хаву, но не она. Та, другая, ни готовила, ни убирала. Ее вполне устраивал хаос вещей вокруг. Не нравится, сам делай, заявила она, закуривая тонкую сигарету на кухне, я тут ничего делать не буду, можешь хоть сейчас собирать вещи и проваливать навсегда.

Никогда бы Хава так не смогла бы сказать, а лишь покорно и испуганно хмыкнуть и, пробравшись в комнату мышкой, немного поплакать украдкой. Лилит же заправляла теперь в квартире и устанавливала свои порядки. Так было и ночью во снах, когда она смотрела в зеркало и видела только свое отражение.

Все поменять – так говорила себе и другим Лиля. Совсем не домашняя кошечка, но грозная пантера шла по улицам, подгребая под лапы восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин. За неделю она сумела смерить не только цвет волос, но и работу, нашла новых шальных друзей и ни разу не позвонила, поинтересоваться как там обитают дети у родителей мужа.

Лилит жила сама по себе, без обязательств и условностей, ни сколько не сожаления ни об изменах, ни о расставаниях. Бурные, но яркие встречи не переходили в серию романтических свиданий. Словно она теперь сама была охотником, что подстреливает дичь и идет к другому трофею. И ей было все равно, что скажет кто-то из знакомых или присмиревший муж, сразу нашедший работу и теперь старавшийся не раздражать ее своим присутствием.

Утолить бесконечную жажду жизни – вот что ей хотелось. Словно после долгой болезни она оказалась на улице и теперь переполнившие ее чувства выливались в искрометные безумства.

Страсть, пыл и вожделение не длятся долго. Это лишь вспышки молний. Они завораживают, но быстро проходят.

Все закончилось одним телефонным звонком: «Мама, как ты? Ты совсем не звонишь». И вдруг по лицу Лилит потекла слеза.

Ночью в зеркале Ева смотрела отражением и тянула свои теплые руки к Лилит, стоявшей напротив по ту сторону зеркальной поверхности. Холодная же красавица пыталась отвернуться от этих любящих и тревожных глаз. Я – не ты, зло сквозь зубы шипела она Еве. Может быть, «хава» и переводится как жизнь, но разве ты живешь? Ты лишь производная от другого. А я –первая и лучшая.

Из парикмахерской Лиля-Хава вышла шатенкой, прыгнула в автомобиль к мужу, чтобы вместе поехать к его родителям и забрать домой детей. Ночью ей уже больше не снились тревожные сны и зеркала. Через весну проступало короткое московское лето. За бегущей дорогой смотрели два глаза – один черный от Лилит, а второй голубой от Евы. Но этого совсем никто не замечал, все обращали внимание на то, как ей идут цвета молочного шоколада мягкие волны вокруг неровного овала лица. Только муж иногда вздрагивал, когда ловил на себе пронзительный долгий взгляд Лилит, обещавший в случае нарушения границ смертельный укус змеи.

Трудно пытаться сохранить равновесие между Хавой и Лилит. Каждая женщина выбирает свой путь. Но в каждой Лилит живет Хава, а в каждой Еве – Лилит. Такова женская участь – бежать канатоходцем между двух крайностей.

Хаве приходят сны про тревожную Лилит, а беспечной Лилит – о добродетельной Хаве. Потому что одна – это тень другой, и ничего не может существовать без своей тени.