Каждый день они сталкивались в магазине. Каким-то мистическим образом он, задумавшись, врезался в ее тележку. В первый раз он совсем не обратил внимание на это серое невзрачное существо женского пола. Из привлекательного, пожалуй, что молоденькая мордашка. Но хорошенькое ли – не разобрать: лицо сливалось с такого же цвета серым пальто. Ни худая, ни толстая. Ни высокая, не низкая. Казалось, что не было ни одного прилагательного, способного зацепиться за ее внешность. Такую, если она пропадет, будет непросто описать в полиции. Одна из сотни, тысячи, миллионов половозрелых неопределенного пола и возраста москвичей, быстрым шагом замеряющим улицы от дома до работы и обратно. И точно – нет у нее никого. Нет у бесполых пары. Да и счастливые женщины не выглядят как плафоны с вынутой лампочкой. От счастливых веет сытостью и достатком, корицей и тонким запахом уюта. Стоит ли говорить, то наверняка в ее неухоженной квартирке из крана течет вода, а обои уже давно выцвели. Наверняка, это лишь маленькая конурка, доставшаяся от умершей бабушки, за которой приходилось долго и мучительно ухаживать.

Еще два столкновения тележек, и он как-то незаметно для себя стал искать ее невзрачную фигурку в просторном зале этого огромного продуктового. Она же равнодушно сквозила взглядом, словно его не было вовсе. Надо же, подумал он, это бы ей смущенно краснеть и отводить глаза. Ан нет же, она как сомнамбула шествовала мимо.

– Девушка, а как вы относитесь к котам?

Наверное, это самый глупый вопрос, который он сумел ей задать. Причем здесь коты? Может быть, она вообще никого из животных не любит, а день-деньской рубится в компьютеры. Он даже поморщился от своих вылетевших слов, будто не он, такой уверенный и холеный, а кто-то другой произнес его губами эту реплику.

Она удивленно вскинула бровь, бросив на ходу: «нет только не коты», и вылетела из магазина пулей.

Как же так могло оказаться, что они жили совсем рядом и не встречались до этого на улице? Правда его дом был солидным и новым, а ее, как и следовало ожидать, полуразвалившейся ветхой хрущевкой.

Что в ней его зацепило, он и сам не знал, но уже искал ее среди равнодушных прохожих. Казалось, что толпа раскроется как волна о мол и покажется ее несуразная фигурка в длинной заляпанном пальто.

Встречи, особенно планируемые, предельно банальны. Также обыденна игра в еле ощутимых поисках близости. Словно какой-то древний рок бросает мужчин к женщинам, а женщин к мужчинам. Так постепенно между двумя непересекающимися рельсами кладутся шпалы встреч, свиданий и разговоров.

– Есть две вещи, которые принципиально важны, – пыталась объяснить она, торопливо вырывая пальцы из его рук, – я ненавижу котов и не хочу встречаться.

Совершенно непонятные, нелогичные фразы задевали его, словно гончих собак подгоняли хлыстом. А ее лепетание «ты об этом будешь жалеть, я об этом тоже буду жалеть», казались ему надменной насмешкой простушки, возомнившей себя королевой. Черт бы побрал эти продуктовые. Они должны ввести фейс-контроль, чтобы не пускать туда нищих идиоток. Ничего, думал он, побалуюсь и успокоюсь. Это как конфета – надкусишь, чтобы увериться – не твое.

Уже лежа в постели, когда ее глаза довольно и сыто блестели, полуприкрытые длинными ресницами (как он раньше этого не замечал, что они такие длинные?), она что-то говорила про проклятие, бережно передававшееся от матери к дочери как маленький нерожденный ребенок, которого одна за другим носили в своем лоне женщины из их семьи. Это было что-то про то, что сколько бы им ни было лет, они после шестнадцати лишались возраста и им можно было дать и двадцать, и тридцать, и даже пятьдесят. То есть они становились неопределенными особами женского пола. Неопределенными настолько, что сложно было даже сказать, какого они пола, если поверх тела была натянута одежда унисекс. Но если какой-то мужчина обращал на них внимание, то с каждым разом они казались ему все более и более привлекательными. А потом что-то происходило, и мужчина пропадал.

«Знаешь, – говорила она, – я как всякая одинокая женщина, живу с котами, но и те умирают. Ненавижу, когда очередной кот сидит у меня на пороге и смотри так жалобно, что невозможно его не взять, а потом он оказывается настолько старым, что через несколько месяцев приходится его хоронить. Мне кажется, я так давно живу, что и не помню, сколько точно. Один серый день цепляется за другой. Серые будни перемежаются с одинокими праздниками и выходными. Я совсем не хочу больше влюбляться, все проходит, и я пытаюсь научиться жить одной».

Она говорила и говорила, но он совсем не слушал. Иногда женщины просто что-то плюют в пространство, не понимая, что слова не нужны.

Когда же ее стало так много, слишком много, что она стала разливаться как река, выходящая из-под снега? Она пыталась растворить его в своей тяжелой нежности как кусок сахара-рафинада в стакане теплого чая.

Ведь было столько месяцев беззаботной телесной радости, встреч и расставаний без объяснений и обязательств, когда можно было завалиться на одну ночь или растянуть ее на несколько суток, а потом встать, одеться и просто уйти. Почему-то всегда как трещины в новых домах появляются зацепки обязательств, договоренностей и прочих условностей. Словно каждая женщина меняет маску робкой лани, прячущейся от тигра, на охотника, что того тигра пытается загнать в клетку, пусть даже очень комфортную, и приступить к кормлению мясом по часам.

Кто ей вообще что-то обещал? Откуда вдруг эти ожидающе-выжидающие глаза с невысказанными упреками? Да кто она такая?

Еще немного дней и ночей, как он стал замечать, что не такая уж она и привлекательная: вот внизу спины притаились ямочки, а руки разъедает мягкая полнота. Шея-то коротковата, а ресницы не так уж и длинны. Одним словом, очарование уступало место привычки, как день разгоняет метлой туман.

Он стал реже появляться. «Все, – подумал он, – приду и попрощаюсь». Это должен быть последний день. Ведь правда, как-то не по-человечески просто так исчезать. Надо как-то по-людски.

Они пили чай на ее маленькой кухне. Свет так упал на ее лицо, что, казалось, ей лет сто, а может быть и больше. Она опять вернула себе маску неопределенности. Ему было неловко смотреть на это рыхлое тело в замызганном халатике. Как вообще он мог еще пару месяцев назад ее хотеть, вспоминать о ее запахе внезапно днем и стремиться побыстрее прыгнуть к ней под одеяло? Теперь все это казалось немыслимым.

«Не уходи, – попросила она, – давай чаю допьем. Сейчас, я только попрошу у соседки молоко. Ты же помнишь, я люблю чай с молоком. А сегодня почему-то забыла его купить. Я недолго. Только не уходи. Пожалуйста».

«Самое время смыться по-английски», — подумал он, когда за ней прикрылась дверь. Видимо, не со всеми можно расстаться по-человечески: без драматических взглядов и неловких упреков.

Вот, судя по голосу, она уже зашла в соседнюю квартиру. Сейчас-сейчас. Он быстро выйдет и захлопнет навсегда за собой дверь.

Он встал и почувствовал, как потемнело в его глазах. «Точно», – вспыхнуло у него в голове, – «отравила меня, ведьма».

Она сидела на скрипучей постели и гладила по голове старого кота. Все повторилось опять. Она была проклята. К ней под дверь всегда приходили умирать с улицы коты. Как будто ее квартира была помечена знаком смерти. «Какой это, – размышляла она, проводив рукой по шерсти, – пятнадцатый или шестнадцатый? Какая разница. Умрет, положу его в полиэтиленовый мешок и закопаю где-то во дворе».

Этот кот был, как и все другие до него, агрессивен. Как и другие, он считал, будто она ему что-то должна. Ведь правда, если вы откроете коту дверь, он уже никуда не торопится, у него впереди целая вечность.

Наверняка, у этого был свой букет болезней. У нее все равно не было денег, чтобы обратиться к ветеринару. Понятно, что кот был старый, слишком старый, чтобы долго жить. Если бы и были деньги, стоило бы мучить животное? Он, видно, и так настрадался, шерсть облезла, зубы практически все рассыпались. Она как могла пыталась облегчить его страдания, но, по всей видимости, коту было так плохо, что он уже не соображал, что она пытается ему помочь.

– Вот ведь сука, ведьмина дочь, – думал он, глядя на нее с нарастающей ненавистью.

Все было ясно и просто как солнечный день. Эта ведьма жила себе долго-долго, потому что просто выпивала жизнь мужчин как стакан лимонаду. Откуда коты? – думал он раньше. Это же дважды два. Он, правда, как и все другие, до него, это не сразу понял. И не сразу поверил, придя в себя.

Ему было плохо. Свет погас. А потом он почему-то был на руках, и ее ставшее таким огромным лицо склонилось над ним. Кому это она лепечет? Ему? Да что это такое! Он дернулся и пытался ей что-то сказать, но лишь кошачье шипение вырвалось у него изнутри.

Коты, которым за тридцать, долго не живут. Это коты-аксакалы, коты долгожители. Сколько ему еще осталось – дня два-три, месяц?

Ярость скручивало его внутренности в стальные тросы. Он точно знал, что никуда мужчины не уходили. Они были бы и рады уйти обратно в свою жизнь, но умирали в ее старой квартире котами.

Она точно знала об этом, он был практически уверен. Нет, немыслимо, чтобы она об этом не догадывалась. Как мог он кусал ее шатающимися клыками и пытался поцарапать слабыми лапами. «Надо биться до последнего, надо мстить. Так, где ее ботинки?», – проносилось в его голове.

Слушать ее разговоры с подругами, наверняка, такими же ведьмами, как и она, было для него невыносимо. Как можно говорить по телефону часами об одном и том же. Мужчин нет? Женщина, посмотри вниз, себе под ноги – ты только что угробила еще одного из них. Как-как говоришь, я шестнадцатый кот в твоей жизни? Вот ведь тварь, до меня пятнадцать мужиков угрохала и где-то по дворе закопала.

Он кипел, он негодовал, но потом позволял себя кормить из пипетки жидкой манной кашей. «Старые коты слишком быстро кончаются», – грустно шептала она и заворачивала его, уже постоянно мерзнущего, в плед, – «Это все проклятие. Мужчины быстро уходят, коты приходят, но тоже ненадолго».

Она взяла его на руки, он хрипел и последний раз посмотрел на нее через свои кошачьи зрачки. В его взгляде промелькнула благодарность, а ей показалось, что это был почти человеческий взгляд. «Надо же, – подумала она, – был все-таки дрянным котом с мерзким характером, а умер с почти человеческим достоинством».

В заднем углу двора появился еще один маленький холмик. Весной здесь все зарастет травой. Кому какое дело, кто здесь из домашних животных лежит? Она сама видела, как девочка закапывала сюда свою черепашку. Здесь все прихоранивают своих домашних любимцев. Конечно, не всем соседям нравилось, что у нее постоянно умирают старые коты, но ведь не она их подбирает на улице, они как-то сами находят ее квартиру, по запаху какому-то должно быть, не выгонять же их на улицу. Женское сердце не камень. Особенно, если перед этим тебя бросил очередной мужчина. Может быть, она плохая любовница, ни разу не станет никому женой, но какому-то коту она все-таки может помочь. Должно быть это ее проклятие: жить как любой старой деве с котами.