Когда на краю теплого моря начинает цвести очередное дерево, на другом конце света ветра собирают снег в серебряные сугробы или одевают деревья в белые ночные колпаки, чтобы те спали в этих пушистых пижамах до весны. Так всегда случается, если где-то звонко поют яркие птицы, опьяненные ароматами трав и цветов, то в студеных странах другие видят хаотичные зимние сны, разрезающие действительность на множество колких снежинок. Но никогда не знаешь наверняка, что прекраснее – быть полным весной и молодостью или спать и видеть сны о чем-то большем, если бы ты уже не был деревом, а той же птицей, что парит в небе, воплотившись в чайку или признается в любви розе, застыв нотами в горле соловья.
Так думал старый кот, лениво раскидавший лапы по хозяйской подушке. Он прищуренным глазом наблюдал за всеми, кто находился в теплой комнате, за окнами которой большими хлопьями все падал и падал снег, накладывая на столичные серые дома толстый грим из белил. В желтом кошачьем глазе пылилась дремотная есенинская Азия и закатная шпенглеровская Европа, сочетая древние мифы и современные городские легенды, запах швейцарского шоколада и цейлонской корицы, детский смех и проклятия стариков. Кот проживал свою последнюю из многочисленных жизней. А ведь, как известно, у кошки по меньшей мере их семь. Он также умел проходить сквозь время, попадая в древние столицы, чьи названия давно стерлись из памяти и каменных записей, а также видел сны, как будто читал заметки в свежих газетах. Все это позволяло ему держать осанку горделивой и быть весьма независимым, что в современном почти невозможно. Кот с презрением наблюдал за тем, как человек создает новые гаджеты и становится от них все более уязвимым, но при этом продолжает играть только в своей октаве, не выходя ни на один лишний тон, какие бы новые механизмы не изобретались.
В этой жизни он родился черным как смоль. Чернота его шкурки была такова, что его невозможно было найти в темных углах, особенно если кот царствовал лежа и глаза его были прикрыты. Недаром все поговаривают, что тени родственны котам, иначе как бы они сливались со стенами или так бесшумно ходили.
Снег кружил, скользя по окнам, увлекаемый под руку северным ветром. Ночь кошкой прокралась на крыши домов. По сравнению с полярной ночью она была еще совсем юна, а по сравнению с Вечной Ночью, куда все уходят навсегда, – только что рожденным котенком, еще не открывшим розовые створки глаз. Внутри этой ночи в теплом одеяле в одно ожерелье слились два тела так, что невозможно в полутьме было определить, где начинается одно и заканчивается другое. Казалось, что это какое-то древнее существо с четырьмя руками и ногами выбралось из мрака в свет комнаты, как будто брат вечно танцующего Шивы утомился и рухнул на подушки и простыни.
Кот даже не повел ухом. Он уже которую жизнь слышал все эти охи в вздохи, каждый раз удивляясь, как люди поют одну и ту же песню, уверенные в том, что до этого так никто не исполнял, и каждый раз фыркая от связанной из цепочки нехитрых нот простенькой мелодии, что выдавливалась из их горла. По его подсчетам через пару минут мужчина прыгнет в тапочки и пойдет плескаться под душем. Тогда он лениво заползет на одеяло и позволит себя гладить утомленной женской руке. Таким образом, он еще раз покажет, что сколько бы ни приходило странных штанообразных, кот всегда на первом месте и любим не за что-то, а просто потому что он кот и позволяет себя любить. Сколько он видел слез, объятий, слышал разговоров и постукивания пальцев в том веке по столу, в этом – по клавиатуре компьютера или ноутбука. Еще раз повторится та же фигура бесконечного танца. Будто есть какой-то сценарий, заложенный в голову каждой женщине и мужчине. Люди не могут быть сами по себе. Это не деревья и не облака. Они хотят быть такими же свободными, но не умеют летать дальше собственных мыслей, что застревают под потолком.
Почему они всегда ссорятся, думал кот, даже не думая менять свою дислокацию, какие бы высоты не брало ее напряженное сопрано. Возможно, именно поэтому люди перерождаются в деревья или камни: чтобы несколько столетий помолчать и побыть с собой. В человеческих телах они смешные и громкие. Никому не родиться котом, если ты уже им не был. Потому что только коты видят все таким, как оно есть. И для этого им не надо лететь на луну или обладать докторской степенью. Это людям нужны новые дипломы и впечатления, как будто они стараются увековечить себя какими-то документами, что само по себе неумно, потому что даже о великих царствах не остается следа, а что уж говорить о каком-то слабом человеке. Даже если былое величие хранится в летописях, то оно не дает счастья и не греет после смерти.
Кот уже все знал наперед. Она еще немного побулькает в верхнем регистре. Он пробасит и повздыхает как контрабас. Потом будет несколько часов молчания. Для них должно быть тягостного, для него нежно-спокойного, когда можно вытянуть лапы или свернуться калачиком, не боясь, что кто-то потревожит покой. И потом они будут играть в отливы и приливы, то сливаясь губами, то расцепляя их обратно на отдельные лица. Скучно все это, думал кот. Еще скучнее слушать ее стенания, когда игры с конкретным персонажем заканчиваются. Но тогда она больше его гладит и кормит вкуснее. Не забывает по вечерам брать на руки и перебирать шерсть. Она не бежит на кухню и не варит-жарит что-то, чтобы потом сидеть напротив очередного гомо самиенса, преданно смотря ему в глаза. Все одно и то же. Также одинаково шумят деревья под песни ветра.
Я тебя тоже очень, слышит кот краешком уха. Опять возня человечишек. Много ли они знают. Кот улыбается сквозь длинные усы. «Очень» – это можно хорошую сметану или вкусную курицу. То, что ты видишь и ощущаешь. Как можно это «очень» другого? Все люди так говорят, но это словно ничего не значит. Кот знает все эти игры.
Что такое любовь? – думает он. Что-то совсем человеческое. Коты знают слияние с ночью, радость охоты за мышами в чужих снах, им приятно, когда их глядят по шерсти. Поэтому коты живут в разных измерениях. Они купаются в обожании, но не подпускают к себе настолько близко, чтобы привязаться.
Сколько кот не пробовал, он не мог помочь своей очередной хозяйке, которой позволят мыть за собой лоток и кормить себя. Он смотрел на нее как на неразумное животное. Какой бы еще зверь ждал бы какого-то другого на белом коне или что-то в этом роде. Кот пытался поделиться спокойствием, но у него это вышло только один раз давным-давно, когда он научил медитации Будду. Но тот был выдающимся человеком и мог читать по изменению кошачьих зрачков собственное предназначение. Остальные ничего не видят, сколько бы ты нежности к ним как неразумным, но приносящим иногда радость существам не испытывал.
Поссорились – помирились, помирились – поссорились. Это как качели, думал он. Иногда они долго живут вместе, но потом опять распадаются. Их ущербность в недостаточности. Вот был бы у них март, когда бы они раз в году сходили с ума. Или, например, брали себе отпуск в короткие летние дни. Нет же, они сходят с ума не по расписанию, а по неясным движениям звезд.
За окнами шумели деревья. Кот лежал, смотрел, как двое заснули, змеиными кольцами обвившись вокруг друг друга, словно стараясь удержать страсть и нежность навечно, и думал о том, как хорошо быть котом и не надо искать себе пару, или строить «карьеру», или отправляться в поиски за просветлением, чтобы обрести себя. Ведь невозможно найти то, что ты никогда не терял. Главное в жизни – гармония, когда ты принимаешь себя. Только это удерживает тебя сквозь жизни. Именно поэтому коты помнят о своих предыдущих воплощениях, а люди нет.
Они словно забыли, что где-то цветут деревья, а где-то их засыпает снегом, но это такие же деревья, а не птицы или собаки. Люди полагают, что смогут перепрыгнуть сами через себя, вылезти из своей шкуры, словно им мало наслаждаться тем, что у них есть. Поэтому в следующей жизни кто-то будет птицей, кто-то цветком. Но никто из них не вспомнит, кем был в предыдущем воплощении.
Серая мешковина неба снова разодралась, и из небесной подушки стал вылетать гагачий снежный пух. Коту не надо было даже смотреть в окно, чтобы чувствовать, как падает снег. Ему хотелось свернуться в клубок и застыть пушистой шапкой. Он дождался, пока дыхание двух станет ровнее, чтобы примоститься в ногах, настроиться с ними на одну волну и немного побродить в человеческих снах, где как всегда можно поохотиться на крупных сочных мышей.
