Вересаев никак не мог поверить, что его жена Лидочка могла кому-то изменять. Она была теплой уютненькой с ямочками на щечках и попе. Ревновать ее было определенно невозможно. Кому в голову придет ревновать пирожок или булочку. Какая же она нескладная, думал он, тепло посматривая на дражайшую супругу, только я знаю, какая она миленькая и душевная, как сладко сопит, прижимаясь своим пуховым телом ночью. Но разведка доносила обратное. Невозможно, говорил он себе, она просто умеет дружить с мужчинами, я ведь не Отелло какой-нибудь, да и живем не в каменном веке. Даже когда в их дом зачастил Ботлунов, это не стало предупредительным сигналом. Ну и что, что застал в трусах, Лидочка же так складно пояснила, что пил чай, да облился: вот и штаны на стиральной машинке валяются.

Они поехали на юг. Лидочка так скучала по дому, что у нее пропал аппетит. А еще она часто стала звонить маме, тактично выходив в коридор, чтобы не мешать своими бабскими разговорами Вересаеву. Только дня два назад ее отпустило, она посвежела и стала опять хохотать заливистым смехом.

Утром она попросила кофе. Вересаев удивленно, как в первый раз, услышал капризные ноты в ее тоне. Что-то неприятно кокетливое проглядывалось в его милой девочке. Он с удивлением заметил, что она похудела, причем серьезно. И два дня как стала краситься словно куртизанка какая. Ее некогда пухлая рука теперь обрисовывала почти острый локоть. Она с деланным изяществом сжала ручку чашки уже какими-то чужими пальцами. Раньше она пила, по-деревенски прихлебывая, а теперь делала это бесшумно раздражающе. Словно стала холодной, пусть даже и красивой, рыбой. Он не узнавал своей Лидочки. Это была чужая Лидия Иванна, как ее называла консьержка. Внезапно она поперхнулась и покраснела. Кофе лучше детектора лжи свидетельствовал о ее измене. Он знал, что, когда повернется, увидит Болтунова.