– Феликсович пидор. Ты знал? — рослый Пашка хмыкнул.

Так и не скажешь. Бугай-то какой, — ответил Иваныч, а про себя подумал, что какой бы Феликсович пидор ни был, но так и остаётся начальником, а Пашка так Пашкой и умрёт, даже на его могиле отчества не будет, может, только фамилия, хотя такого без креста похоронят — закатают в цемент да кинут под фундамент дома. — ты рот-то прикрой. А то такой борзый раньше времени подохнешь. Услышит Феликсович, мало не покажется.

— А я чо? Все говорят, и я говорю.

Иванычу поморщился. Пашку даже могила не исправит. Не даром говорят: сила есть, ума не надо. Пашка грыз «семки», заплевывая шелухой двор. Это из-за него шеф запретил стоять в подъезде. Вот и мерзни теперь как собака на улице.

Дверь распахнулась. Первой вышла Нина Петровна. Феликсович уже за ней. Нина Петровна куталась в мягкое пальто и зевала в меховой воротник. Феликсович на секунду подставил лицо холодному зимнему солнцу. До весны ещё жить да жить. В руках у шефа была разноцветная дамская сумочка, удивительным образом диссонировавшая с черным строгим пальто. Почему-то Иваныч вспомнил, как его сестра укоряла подругу: мол не по этикету мужчинам за дамами сумочки носить. Этикет – вот же слово выдумают. Почти как этикетка. Но, видать, что-то другое.

– Слыш, пидор как есть, — тихо присвистнул Пашка, за что тут же получил кулаком в живот. Иваныч, как всегда, сработал чётко и незаметно.

Нина Петрова зацокала к машине. Иваныч любезно открыл перед ней дверцу. В каждом движении жены босса чувствовалась манерность. Словно она была не во дворе, а на сцене изображала роль жены главы мафии. Пашка уже сидел за рулём. Феликсович передал сумочку жене и прикрыл дверь машины. Пашка усмехнулся в зеркало. Конечно же, это сумочка Феликсовича. Нина Петровна — для отвода глаз. Пашка ненавидел «гомиков» смертельно. Особенно после того, как однажды услышал, что гомофобы — как ни крути, скрытые гомосексуалисты. То есть эти гниды самим существованием бросали тень на Пашку и его брутальность.

Феликсович круто развернулся и стремительно пошёл к стоящей в другом углу двора машине. Казалось, это совсем другой человек. Он шёл, словно вкалачивая подошвами гвозди. Глаза стали двумя узкими черточками на лице. Он летел так стремительно, что Иваныч еле за ним поспевал. Видел бы сейчас шефа Пашка, так слово «пидор» могло бы навсегда застрять в его горле. От одного только колючего взгляда. Конечно, теперь шеф не бегал по Москве с пистолетом. Девяностые давно прошли. Вместе с его молодостью. Тогда еще не было никакой Нины Петровны, а были девицы в коротких мини и боевым раскрасом на лице, готовые в любой момент сорваться хоть в Париж, хоть в Милан, только пальцем позови да шелестом купюр. Сейчас Феликсович был сама респектабельность. Даже фонд основал. Благотворительный. Для Нины Петровны. А еще церковь строил. Персональный храм для замаливания грехов. А их было немало. Иваныч не сомневался, шеф запомнил всех, кто позавчера ухмылялся на детском утреннике. Для надежности Иваныч их записал в специальную тетрадь. Там обычно числились должники шефа. В списке значился и Пашка.

Небольшой зал был забит под завязку. Родителям пришлось взять младших детей на руки. Старшие дрожали за сценой: им еще предстояло вступать. Детский новогодний утренник был разбавлен балетом. Пришлось тащить дополнительные стулья. На первом ряду чинно сидела семья мэра. Его старший также выступал. А младший хныкал на руках толстой мамаши. Деньги от концерта должны были пойти в благотворительный фонд «Вдохновение». Туда кроме Нины Петровны входила и жена мэра, поэтому как ни взвизгивал младший, ему было не уйти от прививки культурой. К тому же старший отпрыск должен быть явить во всей красе артистичность семьи. Мэр не сомневался, что сын будет в самом центре. Хотя, конечно, он бы предпочел, чтобы сын пошел на бокс, но жена грозно сказала «он маленький, будет шесть лет – тогда хоть куда отдавай».

Нина Петровна нервничала. Первоначально планировалась постановка «Щелкунчика». Но кем бы она там была? Роль Мари больше подходила для нежной девочки, чем для солидной дамы. Но все-таки – Чайковский. Чтобы узнаваемо и за душу брало. Тогда – «Лебединой озеро». Но с учетом вкуса публики. Значит – небольшими номерами. И с измененной фабулой. Чтобы без грусти. Все-таки Новый год! Нина Петровна поправляла на голове шапочку Одетты. А все еще хороша – подмигнула она зеркалу. Пусть и не хрупкая балерина, зато есть на что посмотреть. Отражение демонстрировало грудь четвертого размера, крепкие ноги и сильные руки. Такая Одетта сможет дать отпор дворовым хулиганам. За плечами Нины Петровны был юношеский разряд по спортивной борьбе. Но это было совсем давно. В те времена ее больше принимали за гимнастку. Но теперь, когда дети давно выросли и разъехались по Лондонам, душе захотелось прекрасного.

– Вам ничего не надо делать, – неделю назад размахивал руками в кабинете Феликсовича балетмейстер, – Горделиво выходите на сцену, там Одетта, – поклонился он Нине Петровне, – детишки-лебеди. У нас все просто. Одно действие. Принц, Одетта и лебеди. Танцы на озере. Там же Зигфрид целует свою заколдованную принцессу-лебедь. Хэппи энд.

Казалось, балетмейстер сам не верит тому, что говорит. Но глаза Нины Петровны блестели. Она была вновь юной и прекрасной.

– Ты же сам спрашивал, что мне подарить, – накануне упрямилась она. – Разве я не стою того, чтобы ты был рядом?

– Тебе мало мальчиков, которые тебя гоняют на твоих танцах? Зря плачу за студию? Хочешь фонд – бери. Даже жену мэра туда определил. Хочешь балет – получи. Меня только не трогай, – возмущался Феликсович.

Нина Петровна молчала. На репетициях зеркальные стены показывали, как рядом с тонким хрупким танцовщиком, она смотрелась огромной бабой. Мальчик прыг ей за спину, и нет его. Только то нога вылетит, то рука. А ей хотелось быть прекрасной дивной бабочкой, которой все восторгаются. Тогда-то и вспомнила она, как подруги шутят, что рядом с мужем-горой она всегда остается девочкой.

– Нет и еще раз нет, – отрезал Феликсович.

Иваныч стоял в проходе в зал, вежливо предупреждая, что балет – мероприятие культурное и сложное для понимания.

– Так, руки из карманов. Чтобы языком не цыкать. Морду проще. Кто заржет, того грохну, – интеллигентно давал он наставления братве.

Стоит отметить, что братва ржать не собиралась. Все пацаны были надежными, но уже притихшими. Другие бы не выжили. С каждым шествовала жена. А дети полгода привыкали к чешкам и костюмам в обтяжку. Сегодня они должны были показать все свои умения. А за минуты позора полагалась елка, дед Мороз и подарки.

Свет погас. На сцену величественно вышла Нина Петровна. В отличие от ожиданий, на ней была не короткая юбка-пачка, а красивое платье ниже колен, достаточно широкое, чтобы можно было танцевать. Софиты переливались на диадеме и серьгах. Иваныч кашлянул. И тут же со всех сторон раздались бурные аплодисменты.

Вот на сцену высыпали маленькие лебеди. Все они как на подбор были упитаны и круглы. По задумке балетмейстера, они должны были легко пробежать к Одетте. Но звук прыжков был отчетливо слышан даже в самом конце зала. Пол скрипел и охал. Но каждый малыш-лебедь старался. Один даже высунул язык от напряжения. Этот самый упитанный был старшим сыном мэра. И пусть мэр не любил балет и чуть не захрапел, но, увидев сына, вскочил и закричал «браво, браво». Старший помахал папе рукой и показал брату кулак. Младший расплакался, он тоже хотел на сцену, чтобы все им восхищались. От группы лебедей отделились три. Среди них, конечно же, был сын мэра. Тут же поднялась треть зала – все, куда взгляд ни кинь, уважаемые люди, – родственники исполнителей «Танца маленьких лебедей». Часть из них даже подпевала «там-там-там», хлопая в ладоши.

Пальцы Нины Петровны похолодели. Сейчас выйдет Зигфрид. Он молод и прекрасен. На его фоне Одетта смотрится как сущая гарпия. Все будут потешаться – мама с сынишкой. Где-то в зале, наверняка, сидит муж. Он, сто процентов, будет смеяться громче всех. А потом еще дома скажет: «Говорил же: балет фуфло! А ты хотела меня на сцену вытащить!». А, может, и не скажет. Нина Петровна приняла решение развестись. Действительно, что их связывает? Дети улетели. Несколько квартир оформлены на ее имя. Заберет фонд – пусть. Она уедет в какой-нибудь Таиланд, где будет лежать под пальмами и смотреть на спелые звезды.

Звучала только музыка. Казалось, в зале никто не дышит. Только Нина Петровна обреченно вздохнула.

Феликсович не нервничал. У него не было такого навыка. Даже когда десять лет назад его вывезли на чью-то пустующую дачу и приставили к виску пистолет. Он спокойно смотрел на людей в масках, словно не происходило ничего обычного. Но сейчас внутри чувствовался холодок. Он еще со школы боялся Нины. Даже когда она была маленькой отличницей со смешными крупными веснушками на носу. Никто никогда не осмеливался дергать ее за косички. Стоило ей только посмотреть, как хотелось провалиться сквозь землю. Тогда в девяностые, он лихо подкатил на своем БМВ. Но опять напоролся на ледяную скалу. Были все остальные и она. А вчера ей даже ничего говорить не пришлось, он почувствовал, она уходит.

– Да гори оно огнем. Не мужик, я что ли, – стукнул он кулаком по зеркалу.

Из присутствующих знал только Иваныч. Он уже стоял с тетрадью наизготовку. В самом деле, не при детях же разборки устраивать. На сцене нетерпеливо топали маленькие лебеди. Вот луч прожектора переводится на правый фланг. Сейчас из-за кулис выйдет Зигфрид. Нина Петровна сжала кулаки – момент настал! Она закрыла глаза, ожидая услышать смешки. И действительно, на первых рядах кто-то не удержался. По звуку было слышно, что Зигфрид вышел. В зале еще крепились. Но тут сын мэра захотел внимания. Он прыгнул перед Зигфридом, чтобы тут же упасть и покатиться шаром со сцены. Звук падения стал сигналом для хохота.

Нина Петровна открыла глаза, чтобы мужественно принять уготовленное судьбой. На правом краю сцены стоял огромный Зигфрид. Расшитый кафтанчик треснул в нескольких местах. Идти принцу было трудно. Голубые колготы – в цвет кафтанчику – натянулись и сдавливали ноги. Казалось, еще немного и они лопнут. Под колготами отчетливо виднелись черные плавки, а над ними в прорехе лопнувшего кафтана – голое пузо с растительностью. Зигфрид улыбался Нине Петровне – самой прекрасной из всех Одетт. И для нее он был самым лучшим, самым настоящим принцем. Феликсович гордо смотрел со сцены: вот он я, встречайте. Рядом сияла Нина Петровна. Любая женщина светится, когда любит и любима.

P.S.

– Сейчас узнаем, кто тут пидор, – Иваныч раздавал братве колготки. – Кто не оденет, тому не жить. Мэр сказал, каждый, кто посмеялся над его сыном, оскорбил честь семьи. Потому будет еще один утренник. С большими лебедями.

Братки кряхтели, но что делать, пришлось снимать штаны, надевать колготы. Кафтанчиков на пацанов не нашлось, но в майках тренироваться даже удобнее. Тем более что времени совсем не осталось. До выступления – всего лишь неделя. Как раз к Старому Новому году.

– Говорит, сын плакал, думал, что его дразнят, — Иваныч проигрывал пистолетом, — так мэр ему: настоящий мужик — и в бою, и в балете. Поэтому, шевелить. Нам нужны реальные пацаны. Только они выживают.