Детскую двойняшки Миша и Аленька делили вместе. Квартирка хоть и была двухэтажная, но больше походила на курятник, где одна комната с родителями и кухней располагалась внизу, а вверху была еще одна – для детей и ванная. Почти как двухъярусная кровать из детской. Также как Аленька свешивалась, посмотреть, не спит ли Миша, завернувшись в одеяло словно пельмень, так и уже вдвоем с Мишей дети открывали дверь-люк, чтобы в щель глянуть, как лестница уходит винтом вниз, где в полутьме кухни родители шепчутся, и обрывки фраз, словно серпантин на празднике взлетает к потолку-полу.

— Да, — вздыхал Миша, — железной дороги не будет.

Об этом подарке он грезил полгода. Блестящую игрушечную железную дорогу, размером, наверное, со всю их детскую, он увидел на дне рождения одноклассника. Дети тут же побросали мобильные телефоны и планшеты, собрались воробьиной стайкой, заворожено наблюдая, как пыхтит поезд, перебирая колесиками по крутым изгибам рельсов, змеившихся кольцами. «Круто», «Зашибись», «Мне бы такую», — слышались завистливые стоны восьмилеток. Поезд тормозил на виражах, сопел, гремел колесами и со свистком преодолевал горку с поворотом. В этот момент каждый ребенок становился этим поездом, что считает ровные школьные дни-шпалы, пробуксовывая на поворотах – контрольных, когда весь класс сопит, грызет ручки и карандаши, капая от усердия слюной на углы тетрадей.

— Кукла лучше, — отозвалась сверху Аленька.

Она мечтала о пластиковом выводке новых моделей кукол с крылышками за спиной. На коробке каждой яркими цветными буквами была выбита надпись «Купи феюшку – воплоти мечту» либо просто «Фея мечты». Куклы топорщились круглыми бусинами глаз с метелками ресниц, словно умоляли «забери меня домой». Аленька не знала, какая именно из феюшек ей нравится больше, потому хотела забрать их всех. Но сколько ни просила, не получила даже одной.

— Скоро Новый год, — рассуждал Миша, — Подарки, — и тут же с горечью выпалил, — Дед Мороз никогда не угадывает! Приносит ерунду какую-то. Просишь одно, а получаешь совсем не то.

— Может, он жадный. Как мамин начальник дядя Боря. Тот добреньким кажется. А вчера слышала, мама на кухне жаловалась, что он зарплату ей срезал и премию не выплатит. Так и говорила, что Новый год на носу, а в кармане дыра.

— Точно, — Миша сбросил одеяло, спрыгнул с кровати и стал карабкаться наверх к Аленьке, — Надо быть смелыми как Робин Гуд. Дед Мороз ходит с целым мешком. Представляешь, сколько там добра? Наверняка, и железная дорога!

-И феюшки, — образовалась Аленька, чуть не завизжав от радости, что Мише пришлось прикрыть ей рот рукой.

— Да много чего! Надо отнять мешок, а все подарки отдать друзьям и знакомым. Петька прошлую зиму даже заболел, потому что этот жмот принес ему фигню какую-то. И это Петьке! Он целый год старался, а получил по носу!

— Так он и отдаст мешок, — возразила Аленька, — Это только говорят, что он дед. А такие мешки носит, что и не поднять никому. Мама говорит, что он на всех поровну подарки делит. Если мне куклу лучше принести, то девочке из Африки ничего не достанется.

— Маму послушать, так лучше все плохие подарки получат, чем у кого-то мечта исполнится. Ерунда все это. Дед же волшебник. Но просто скряга. Не хочет подарки отдавать. Наверняка, у него на Северном полюсе много железных дорог и других игрушек. Просто он делиться не хочет. Вот и придумывает правила, только бы обмануть. Весь год ждешь, чтобы ничего стоящего не получить. Ну, ничего, в этом году все пойдет не так.

– А может он мечты крадет, – вторила брату Аленька, – Сам ничего придумать не может. Поэтому ходит по детям, чтобы собрать их желания, но подарки оставить себе.

Чем ближе становилась новогодняя ночь, тем серьезнее были дети. Из кухни пропал большой нож, и куда-то делся тяжелый отцовский молоток, который зачем-то был приобретен в те годы, когда родители по наивности думали сами делать ремонт, не понимая, что руки бухгалтера, как и скрюченное в вопросительный знак тело заточены совсем под другие работы. В отца семейства вся сила ушла в мозг.

— Как он появится, ты сверху прыгнешь с молотком, — напутствовал сестру Миша, — а я снизу ударю ножом.

— А вдруг он нас ремнем отшлепает? – трусила Аленька.

— Бить детей непедагогично. Конвенция о правах ребенка есть. Еще полицию или органы опеки позовем. Те ему еще как накостыляют. Да ты и сама не робей. Со всей силы молотком вдарь, чтобы прямо по голове. Главное – не промахнись. А тут я с ножом, — обнял ее брат, — Хотя ты права. Лучше два ножа взять.

— Помнишь, на кухонном шкафу лежит топорик. Им папа мясо рубил.

— Да, надо топор взять. Тогда я кинусь с ножом. Ты бьешь молотом, и разу бросаешь мне топор. Я его раз и по ногам. Потом хватаю мешок, а ты для верности прыгаешь ему на спину и втыкаешь вилку в шею.

— Мишенька, какой ты умный! – восхищенно захлопала Аленька в ладоши.

— Сериалы смотреть люблю. Нормальные. Про пацанов. Не то, что ты все про розовых пони. Но и из тебя человека сделаем!

Новый год – испытание на прочность для родителей. Календарная траектория отмечена красными флажками – праздниками и днями рождения. Каждая точка – словно проверка на вшивость, тварь ты дрожащая или настоящий отец. Аркадий нервно поправлял очки. Будь он Вован – бычара с бицепсами – все было бы по-другому. Вовану попробуй не заплати, его сам шеф боялся. Стоило появиться Вовану в любой компании, все смолками, уставившись как обезьяны на питона, воздух сгущался, и в этой тишине тот лениво поигрывал бицепсами, что кольцами змея. К бабке не ходи, под свитером у Вована припрятан пистолет, но, если так и было, никогда он его не показывал. Хотя Вовану даже слов не нужно было, хватало чуть приподнятых бровей. Максимум, что можно было услышать от Вована, это его знаменитое «тю», приобретавшее разный смысл в ситуациях. Так, Мариночка, гроза всего офиса, обладавшая взглядом Медузы Горгоны, только один раз повысила на него голос, когда он прошелся в грязных сапогах по белоснежному ковру приемной, оставляя мокрые черно-коричневые следы, но тут же присмирела, стоило Вовану посмотреть на нее, приподнять брови, выдохнуть свое знаменитое «тю», и через минуту он уже вальяжно развалился в белом кожаном кресле, лениво протирая бумажными салфетками то ли от грязи, то ли от крови руки, а Мариночка смиренно несла ему кофе с печеньями. Аркадию тоже доставались и кофе, и печенье, его боялись в офисе по другой причине. Будучи бухгалтером, Аркадий обладал тайным знанием цифр. А купюры шелестели в его пальцах как карты у шулера. Непонятно, как это выходило, но недруги Аркадия получались меньше. Нет, это не сказывалось на зарплате. Она была мизерной, исключительно для отчетности в налоговую, большую часть сотрудники получали на лапу. А начнешь разбираться – все вроде как складно выходит. И Аркадий совершенно ни при чем. Ангелочек, практически. Просто как черт из табакерки выскакивали разные непредвиденные обстоятельства весьма объективного свойства. Поэтому по-своему офис от Аркадия трепетал. Он был кудесник, знавший тайную кнопку управления шефом – финансы. Шеф, ничего не смыслящий в денежных манипуляциях и действовавший исключительно силой и нахрапом, доверял Аркадию больше, чем родной матери. Та, только хватала жадными лапками розовые фантики пятитысячных и прятала в широкой юбке, так не приучившись пользоваться карточкой. От смекалки же Аркадия напрямую зависело благополучие компании и благосостояние не кого-нибудь, а самого шефа. Аркадий только на вид казался серым и невзрачным. Ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят, и больше. Мимо такого пройдешь и не вспомнишь. Но именно так должны выглядеть все бойцы невидимого фронта, чтобы враг не мог их распознать. В контролирующих структурах сразу поняли, бухгалтер ой как не прост. Аркадий был рулевым, что проводит корабль компании между Сциллой налоговиков и Харибдой других заинтересованных госорганов, что так и мечтают просверлить еще одну дырочку на погонах. К концу года Аркадий выигрывал шахматную партию: выходило так, что государство должно почти доплачивать шефу, поскольку прибыль была минимальной, а налоги за прошлые годы переоцененными, да и компания исключительно социальной направленности, почти детский дом, где вместо малышни, живут и работают взрослые тети и дяди.

— Аркадий, молоток! – радостно потирал руки шеф, — Настоящий мозг!

— Мне бы премию, — затянул в ответ тот, кося из-под очков с диоптриями.

В этом году они с женой готовили сюрприз. Аркадий наденет костюм Деда Мороза, чтобы разыграть двойняшек. Вот дед Мороз прослушает стишки, которые дети выдавливали из себя каждую зиму, и вытащит из мешка заветные подарки, о которых дети жужжат несколько месяцев, что и даже написали письмо деду Морозу, которое тут же прочли родители, чтобы сличить правильность новогодних трат с предварительным списком. Последние годы дед Мороз постоянно разочаровывал детей, принося не те подарки, но в этом году все будет не так — Аркадий точно заслужил премию.

— Ты аккуратней с поворотами, а то занесет, — резко оборвал шеф подчиненного, — Говори да не заговаривайся.

Аркадий было хотел возразить, но тут из угла донеслось «тю». Бухгалтер еще больше скруглил вопросом свою сутулую спину и попятился к двери.

— Не балуй мне, — вдогонку закрывающейся двери рыкнул шеф так, что одна из рыбок, обитавшая в большом аквариуме в приемной, тут же всплыла верх брюхом. Из-за стола Аркадию послала воздушный поцелуй Мариночка. Сейчас ее раздирал внутренний хохот. Не далее, чем полгода назад она получила в треть уменьшенную сумму, и теперь торжествовала. «Железной дороги хана», — мрачно прикинул Аркадий, как в прочем и феечкам. Его мозг как белка в колесе бежал и проецирован на черепную коробку один возможный сценарий за другим. Вот Аркадий уже с накаченной мускулистой фигурой врывается в кабинет шефа, выбивая ногой дверь, стреляет два раза – в начальника и Вована, и мозги обоих окрашивают стены в картины Ротке. «Тю», — победоносно кричит Аркадий.

Тут же крутится другое кино. Шеф вечером идет к машине. Аркадий в костюме человека-паука перепрыгивает забор. Сделать это – плевое дело. Главное, чтобы костюм был правильный. Тело Аркадия тянется как жевательная резинка между щербатыми зубами соседки Нюры. Он легок как гусиное перо и прыгуч как теннисный мячик. Бухгалтер сливается с темным покрытием стены, став невидимым для камер. Под козырьком появляется грузная фигура Вована, за ним семенит колобочье тело шефа. Аркадий отделяется от стены, прыгая вперед, легко и почти нежно сдавливает кадык Вована. Тот без звука опадает как тяжелая шаль с плеч жены и лежит под ногами. Аркадий переступает тело. Шеф падает на колени, целует ботинки подчиненного, умоляя оставить ему жизнь. Но блестящее дуло уже приставлено к его виску. Бух – филином ухает пистолет.

Еще один фильм переносил Аркадия на жаркие острова, где каждую зиму встречал новогоднее утро начальник. Шеф сидит под пальмой. Его толстое тело сдавлено плавками, ноги размокают в тазике. Сам шеф ни больше, ни меньше, а почти падишах. Именно так ведут себя нувориши в далеких знойных странах, нежа брюшко под пальмой. По мраморным плитками перед тазиком ползают в шелковых халатах узкоглазые красотки с пилками в руках. Шеф лениво потягивает коктейль, наблюдая как полируют его ногти. Внезапно слышится шум. Вбегает затянутый в костюм прислужник, чтобы тут же мешком картофеля осесть между шелкохалатными девицами. Следом за ним появляется Аркадий – сама элегантность. Так смокинг не носил ни один из актеров, играющих Джеймса Бонда. Бухгалтер поправляет чуть съехавший вправо галстук-бабочку и подмигивает перепуганным девицам: не бойтесь, не трону. Шеф трясется от ужаса, отшвыривая тазик, смешно сучит ногами, умоляя его простить. Рядом как джин из бутылки возникает Вован. Аркадий его не видит, Вован как раз за его спиной. Начальник уже вызывающе смеется и поглаживает вспотевший от жары и испуга круглый живот. Тут одна из служанок подпрыгивает, скидывая халат и срывая с головы парик. Это жена Аркадия – Наташа. Как же она прекрасна в красных бикини. За месяц, проведенный на курорте, она постройнела и загорела. Кожа ее живота натянута как на барабане, проявляя шахматные квадратики пресса. Голливудские красотки сгорели бы от стыда за свой лохушечный вид рядом с ней. Она снимает с волос блестящую заколку с острым концом и бросает вперед, попадая Вовану в глаз. Шеф пытается бежать, но Аркадий кидает ему под ноги тазик. Начальник падает на колени. Наташа подходит к шефу и бьет его красивой длинной ногой по хребту. Шеф падает на четвереньки. Аркадий ставит ему ногу на спину, как охотник на тушу убитого тигра. Аркадий делает знак рукой. К нему бегут дети – Миша и Аленька. Они сидели рядом, вырезая аппликации из цветной бархатной бумаги. «Это он виноват, — поясняет Аркадий, — в том, что на новый год папа не принес железной дороги и феечек». «Смерть ему», — кричат дети. Мишенька вколачивает ножницы побежденному шефу в горло, Аленька капает клею в начальственные глаза. Шеф орет и катается по мраморной плитке, оставляя след из крови и соплей. «Это слишком жестоко», — вздыхает Наташа. И тогда Аркадий из милосердия сносит ему голову невесть откуда взявшимся самурайским мечом. Голова шефа летит закатным солнцем в бассейн. «Папа, можно я возьму голову для школьного спектакля? Она будет идеально смотреться в роли колобка», — восторженно кричит Миша. Аркадий милостиво кивает. Но стоит Мише выпрыгнуть с головой из бассейна, тут же возникает Аленька, которая хочет сделать из головы подсвечник. Двойняшки начинают веселую возню. А потом решают, что голова того не стоит. Миша пинает ее ногой, голова летит вверх, ее подхватывает ворона и уносит на пальму. Где-то рядом бродит лисица. Она, конечно бы, предпочла сыр, но и голова сойдет. «Вот поэтому я тебя люблю», — шепчет Наташа, — «Мама посидит с детьми. Месяца три. А, может, и полгода. Пошли в номер, герой». Еще одна из служанок приподнимается с пола, где сидят остальные в ужасе и восхищении. Это теща. Она ползет на коленях к счастливой семье, чтобы поцеловать полу пиджака Аркадия. «Аркадий, — со слезами радости смотрит она на мужчину снизу, — Я всегда считала, что наша семья тебя недостойна. Ты слишком для нас был хорош. Каждый день с тех пор, как ты стал зятем, благословение для меня». Шелкохалатницы тихо и деликатно хлопают в ладоши, чтобы своим ликованием не нарушать семейной идиллии. Аркадий не сразу понимает, что это покашливает Мариночка, показывая, что он тут в приемной засиделся, пора бы и честь знать.

Зеркало смеялось над Наташей, обнажая под ярким светом морщинки вокруг глаз. Уже не первая свежесть. Сорок, знаете ли, это вам не двадцать. Тело еще молодо, грудь торчком, а вот на лице виден налет зеленой офисной гнили. Надо бы заколоть ботоксу между бровей. Уже больно одна вскакивает тревожной дугой к концу дня. Еще бы филеров шприца два — под глазами пройтись, залить в носогубную складку да уголки рта поднять. Но для этого нужны деньги. То есть Наташа будет стареть как придется. Премии не видать, как своих ушей. Сегодня по офису все об этом шепчутся. Скоро Новый год. Купить бы красивое платье. Лучше шелковое. Такое висит в магазине под офисом. Каждое утро и каждый вечер Наташа проходит мимо. Муж сказал, что слишком дорогое. Такую сумму они себе позволить не могут. «Оно тебе не идет», — мельком взглянув на фото платья, буркнул Аркадий. Как будто он что-то понимает, лишь каждый раз охает, когда Наташа идет в парикмахерскую, сетуя, что покрасить волосы стоит как пересадить почку. А девочки должны быть красивыми. Иначе они из девочек сразу морщатся в старушек, стоит только облететь пушку первой молодости. А так, при правильном уходе, таких молодостей штук восемь наберется. Вот будет лет семьдесят, тогда можно будет на прическах экономить.

Легкое как дыханье эльфа и элегантное как у королевы платье дразнит и смеется над Наташей. Конечно, такое обязывает. К нему прилагается особая женщина. Под стать. А ведь достанется оно не леди: какая-нибудь развязная девица приберет его себе. Наверняка, у нее губы уточкой, нарисованные брови и резиновые мячи сисек. Перед силиконовой распахнуться двери, ласково рассыплются на мелкий бисер продавцы, а девица плюхнет свой зад в кресло и будет пальцем показывать, какую обновку ей подносит поближе, чтобы до примерки она убедилась в качество товара, а потом, запихивая сосисками пальцев нежность платья, укатит в блестящем авто, разбрызгивая на прохожих грязь.

Фейсбучная лента показывает статус коллеги из другого офиса: «Умные девочки выходят за муж за деда Мороза, чтобы Новый год был каждый день». Наташа вспоминает о Рите – обольстительно прекрасном паразите. Рита пиявкой присасывалась к состоятельным мужчинами, и уже разменяла третий брак. «Ты не такая», — утешала недавно ее Рита по телефону, — «У тебя любовь. А я вот без любви. Зато полгода на Мальдивах. Скука смертная. Думаю, хорошо тебе. Работа, уважение, самостоятельность. А я даже вуз не закончила. Завидую тебе». Рита жаловалась на жару, похмелье, но выходило, что хвастается. «Хорошо тебе просыпаться в одном месте. А у меня от перелетов голова болит. Вот сейчас решили ехать в Европу. Что я там не видела? Сезон скидок закончился. Лето прошло. А мой говорит, хочу в Париж и Прагу. Придется с ним мотаться. Устала – мочи нет. Да еще тут на ногте лак облез. Шилак местный просто отстой», — продолжает ныть ее голос в трубке, отчего у Наташи началась мигрень, — «Через месяц прилечу в Москву. Сделаю подтяжку. Тут дешевле всего, оказывается. Мой говорит, делай в Корее, там пластическая хирургия лучшая в мире. А я боюсь. Мало ли что. Проснусь, а все вокруг лопочат на своем. Хорошо тебе, думать не надо. Говоришь, на ботокс денег не хватает. Я бы одолжила. Но это такое дело. Еще втянешься. Будешь тратить деньги. А у тебя двойняшки. Ответственность. И потом тебе естественность к лицу. Лучше Аркадия пинай. Что за мужик, что на шпильки бабе заработать не может? Ах, да, забыла, ты же за равноправие. Тогда ему бы на пластику заработала что ли», – телефон зашелся хриплым смехом, а потом гудками.

Перед глазами Наташи мелькали буквы документов. Надо было собраться и сдать отчет. Но сосредоточиться не получалось. Хотелось забраться под одеяло, проплакаться и уснуть. До конца рабочего дня оставалось еще часа три. Как пить дать, придется задержаться. Сроки сдачи проекта поджимали. Бросить бы все, оставить детей на мужа и махнуть на недели две-три на Мальдивы. Наташа закрыла глаза. Высоко над головой птицей зависло солнце. Рядом шептал океан, лениво обтачивая кошачьи когти волн о песок. И все же это был лишь гул опенспейса, где без перегородок люди сидели рядом как птицы на проводах. Денег в кошельке оставалось только разве что на прогулку от Бабушкинской до Бирюлево.

«Мы уже купили подарки детям. Старшему – ноутбук, а младшему – айфон», — трещала рядом соседка по столику. Наташе захотелось ударить эту куклу, ходившую на работу, чтобы дома не умереть от скуки. «Да, конечно, молодец. Самореализовываюсь! – продолжала та, — Хотя можно сказать и по-другому: женщинам работа нужна новые платьишки показывать. Сегодня вечером я куплю себе еще одно – шелковое. Оно так грустно висит в витрине, что надо его усыновить». Даже гадать не надо было, речь шла о том самом платье. Наташа представила, как ночью крадется в магазин, опрыскивает платье из пульверизатора специальным раствором: если кто-то другой, кроме нее примерит это платье, то ткань будет колоть и оставлять на коже сыпь. И вот уже в витрине появляется надпись о скидке, а через пару дней, когда Наташа входит в магазин, ей в ноги падают продавцы, только бы она забрала с собой проклятый товар. В придачу к платью Наташе вручают бархатные туфли, дизайнерские сережки и колье. Муж берет Наташу на новогодний корпоратив. Противный шеф Аркадия тут же понимает, что супруг такой женщины не может получать две копейки, выписывает ему премию за предшествующие пять лет, повышает в должности. Наташа уходит с работы, чтобы жить на Мальдивах. Муж Риты без ума от Наташи, подруга ломает в истерике руки, умоляя Наташу не разбивать семейный союз. Наташа говорит, что счастлива в браке. У нее супермуж. Пусть он выглядит неказисто, зато в постели бог, а еще долларовый миллионер. Наташа крутится перед зеркалом в новом шелковом платье. Она прекрасна как звезда: кожа как у девушки, талия такая тонкая, что, кажется, можно пальцами переломить, ноги бесконечно длинны как рельсы транссибирской железной дороги. Они с мужем машут детям рукой, но двойняшки увлечены новогодними подарками. Миша пыхтит над железной дорогой, Аленька прыгает по дивану с куклами-феечками. И только пошли кадры новогоднего бала, как мечты Наташи были прерваны требованием представить отчет руководству.

Ночью в офисе было совсем темно. Аркадий так увлекся, что не заметил, как остался в офисе совсем один. Казалось, голова взорвется от напряжения. Петляя как заяц, преследуемый волком, цифры мальками перед глазами. Будь он айтишник, можно было бы как-то взломать систему, работать удаленно, но Аркадий был лишь счетовод, пусть даже и умелый. Гений, но узкоспециализированный. Приходилось работать из офиса.

Если взять отовсюду немножко, то будет совсем незаметно. Тут рублик, здесь сотенка, а отсюда можно и тысячу забрать. Комар носа не подточит. По сусекам так на подарки и наскребешь. Под утро Аркадий уж совсем осмелел, играть так по-крупному, что уж мелочиться, взял и перевел в офшор почти всю прибыль компании за год. Будь что будет – махнул он рукой. Пока разберутся, он успеет купить подарки, отправить на курорт семью, передав Наташе в запечатанном конверте пароли и явки. Пусть потом приходят по его душу. Он так, как Вован заносит над лицом кулак, произнося свое знаменитое «тю». Плечи Аркадия распрямились. Таким его никогда не видели в офисе, где он больше напоминал человекообразного книжного червя, постоянно скрючившегося над компьютером в маленьком кабинетике.

Костюм деда Мороза был слишком большим. Аркадий в нем смотрелся крайне нелепо. Для достоверности Наташа прицепила ему длинную бороду из дешевых искусственных волос, что больше походили на мочалку, приклеила усы, протянув красный клоунский поролоновый нос для пущей достоверности. В отражении Аркадий видел нечто совсем не похожее на красочные плакаты, которыми обклеивали вагоны метро каждую зиму. Он больше походил на бомжа, чем на сказочного волшебника. Но в мешке были спрятаны железная дорога и три куклы – самое настоящее волшебство. Рядом с ним Наташа смотрелась сказочной принцессой в новом шелковом платье. Да-да, это было то самое платье, о котором она мечтала. Как же она могла сомневаться в муже? Стоило только горько засосать под ложечкой от обиды и разочарования, а тут Аркадий входит, падает как рыцарь на одно колено и протягивает карточку: любимая, мы можем шикануть, шеф расщедрился. Давно такой сияющей ее Аркадий не видел. Примерила платье и сбросила лет десять точно, а, может, и все пятнадцать. Жена-то красавица! Как он мог это забыть?

— А вдруг дети спят? – тянул время Аркадий.

— Не спят, слышишь шуршат себе, хитрюги, — Наташа одобряюще поцеловала, и подтолкнула его к лестнице. Давно она не была так счастлива. Через пару минут сверху понесется радостный вопль детей. Миша тут же начнет собирать железную дорогу, Аленька распотрошит коробки с куклами, — Неужели это дед Мороз пришел к нам в дом? — громко, чтобы услышали дети, пропела Наташа.

— Здравствуй, хозяюшка, он самый, — изменил голос Аркадий, — где же твои ребятишки? Как они себя вели? Не проказничали?

От напряжения Аленьку трясло.

— Миша, а вдруг он хороший? — всхлипнула она, — Вдруг он кукол несет?

— И маме премию, — усмехнулся брат, — Как только подойдет ближе, сразу бей молотком. Смотри не промахнись. А то не поздоровится, — нож приятно холодил его живот, — Главное не ной, соберись. Про топорик не забудь. Или мы деда Мороза, или он нас. Я потом ему живот вспарю. Помнишь про волка и Красную шапочку? Только у него там не бабушка, а железная дорога и куклы.

— А если мама заругает?

— Это людей убивать нехорошо. Преступление потому что. А дед Мороз не человек, он обманщик. Вчера слышал, что Петька говорит, будто его и нет. Мы вытащим из него все, что нужно, а потом сразу тащим к батарее, он под ней растает. Надо быстро будет убрать лужу в ведро, чтобы мама не сердилась.

Аленька заплакала.

— Если куклу не хочешь – это твое дело. Я из него твои куклы вытаскивать не буду. Только свою железную дорогу выну. И на следующий год он не придет. Он вообще больше ни к кому не придет. Потому что станет лужей, а потом высохнет.

— Если куклу достанешь, помогу пол вытереть, чтобы мама не заметила.

— Хочешь куклу, бей молотком, — рассерженно зашипел Миша.

Лестница заскрипела. «К хорошим детям, идет с подарками дед Мороз», — раздался гнусавый голос, похожий на отцовский.

Аркадий почти поднялся по лестнице, когда в дверь позвонили. Наташа открыла дверь. Аркадий было стал разворачиваться, чтобы поприветствовать гостей, как его кто-то резко схватил за мешок, и глава семейства кубарем полетел вниз, больно ударяясь о выступающие ребра ступенек. В комнате стояли два деда Мороза. Один, маленький и пухлый, стоял спиной. Его вырвало в кадку фикуса, и теперь он вытирал лицо шторой. Другой, рослый, схватил Наташу и приставил ей к голове пистолет. Аркадий первого увидел не сразу. Мешали колючая борода и упавшая на глаза дурацкая шапка с искусственным белогрязным мехом. Все тело болело, а в довершение ко всему маленький и пухлый, подкравшись сзади, ударил Аркадия по голове бутылкой. Отец семейства осел и беспомощно озирался вокруг, а за его спиной пухлый поправлял окладистую бороду. Наташа была бледная и тряслась как осина на ветру. Казалось, ослабь дед Мороз хватку, она выскользнет рыбой из рук.

— Что происходит? – закричал Аркадий, но тут же осел на пол, получив второй раз по голове.

Если бы взрослые не были так увлечены своей игрой, то услышали бы как дети шепчутся наверху, прильнув к проему в полу-потолку. «Смотри, — чавкала брату в ухо Аленька, — Они теперь без мешков с подарками ходят». «Это потому, — со знанием эксперта комментировал Миша, — что подарки у дедов теперь внутри. Это раньше они подарки раздавали. А теперь заставляют стишок читать, а подарки не отдают. Потому что сжирают их до праздников, лучше бы учителей в школе сожрали, ам – и нет подарка!». «Как ты думаешь, вдруг кто-то из них хороший? Пусть подарки оставит себе. Или он тогда вместо подарка кого-нибудь съест? Это если стишок ему никто не расскажет», — продолжала Аленька. «Что значит – оставит себе? Добренькая, значит, пусть твои подарки и оставляет, а мне железная дорога еще как нужна! Ничего сейчас кто-нибудь из них к нам пойдет. Деды Морозы всегда так делают!», — отвечал Миша.

— Что думал, поиметь меня? – пьяно засмеялся проблевавшийся дед Мороз, — Настала твоя последняя новогодняя ночь. Вначале убьем бабу. А, может, трахнем. Или вначале трахнем, а потом убьем. Меня не перехитришь. Сразу же понятно, кто и как переводил деньги. Даже понятно куда. Сейчас не только вернешь, что украл, но и все свое отдашь.

А когда второй в ответ засмеялся «тю», пазлы в голове Аркадия сложились в единую картину.

— Все верну, только отпустите жену и детей, — взмолился он, пока рослый дед Мороз связывал Наташу, зачем-то лишний раз проводя большими лапищями у той по груди. «Тю», — игриво подмигнул ей рослый, сажая, словно куклу на пол.

— Еще и дети есть, — расхохотался круглый дед Мороз, — Отличненько. Еще и мелких уродцев прикончим. Отрежем им головы, выколем глаза, вырвем языкb, заставим тебя и твою бабу это съесть, потом трахнем бабу, убьем ее, еще раз трахнем. Может быть, Вован трахнет тебя, отрежем тебе яйца, но не убьем. Ты будешь жить, и каждый день будет тебе наказанием. Вот так поступают с теми, кто хочет меня обмануть. Правильно, Вован?

«Тю», радостно откликнулся рослый дед Мороз. Хотя, конечно, в мыслях у Вована не было насиловать Аркадия, но только если в показательных целях. Уж больно у того был на вид худосочный и жесткий зад. Зато в качество бонуса шла жена Аркадия. А она была явно ничего. Ее было и связывать приятнее. Она не дрожала и не блеяла как Аркадий, ползающий по полу.

— Так связывай бабу и козла, а потом иди за ублюдками и тащи их сюда, — верещал пухлый.

«Тю», – погрозил второй женщине пистолетом, показывая, что лучше молчать, переведя пистолетом с головы на стену, словно отмечая траекторию мозгов. Рослый огляделся, пошел к шторе, но та не хотела никак отрываться. Рослый вздохнул, снял ботинки, показав носки в красно-зеленую полоску. Он посмотрел то на правый, то не левый. Правый был целый, а вот в другом светился белым фонариком новогодней гирлянды большой палец. Потом рослый глянул на Наташу. Она выглядела как новогодний подарок — кукла, только очень большая и испуганная. Конечно, ей подходил целый носок – к тому же он был менее вонючим. Дед Мороз почти деликатно запихивал полосатый комок в рот даме, не обращая внимание на рвотные позывы с ее стороны. «Тю», — как бы участливом сказал он ей, переживая, как бы та не захлебнулась от блевоты. Закончив с леди, рослый тут же переключился на главу прайда. И вскоре родители были сцеплены друг с другом как две нанизанные на веревки бусины. Рослый зевнул, снял левый носок. Почесал пистолетом причинное место, вздохнул, и зафаршировал рот Аркадия как рождественского карпа, а потом зачем-то поправил ему местами порванную шапочку, вытерев кровь со лба, и бороду.

– Устроим тут новогоднее представление. Да, красотка? – гоготнул шеф, — Сейчас дедушка Мороз стишки будет спрашивать у детишек. Кто плохо стишок расскажет, тому — голову с плеч! А ты, — стукнул он кулаком по носу Аркадия, — будешь смотреть, а закроешь глаза, отрежу тебе веки.

Маленький круглый дед Мороз радовался как мог. И, почесывая бороду, полез наверх, не дожидаясь, пока рослый свяжет бухгалтера.

— Ну кто тут у нас, детишки, ау, — икнула голова деда Мороза, показываясь в люке пола. Если бы пухлый был менее пьяным, то, возможно, он бы прислушался к ослепительно гудевшей тишине. Казалось, и не было никаких детей.

— Дедушка пришел, – пропел пухлый, поднимаясь по ступеньке. Теперь уже из люка торчало плечо с рукой на перекладине лестницы, обрывавшейся уступом в полу-потолке, – Подарочки принес, – дед Мороз рассмеялся так, что подавился слюной и закашлялся.

— Ату, – завизжал Миша, пролиставший на днях балладу про королевскую охоту, и прыгнул с кровати. Дед Мороз от неожиданности застыл. Несущийся ребенок с ножом никак не вписывался в его картину мира. Наоборот, это он как Карабас Барабас должен был неспешно воспарить в детскую, где маленькими трусоватыми куклами дрожали двойняшки. А теперь вопящая тень неслась на него, как охотник на кабана. Где-то, казалось с неба, блестящего звездами из окна, раздался тонкий голос «Ату, ату», и сорвалась какая-то птица. На подмогу брату спешила Аленька. Вот она уже бросила молоток на кровать брату и спрыгнула легкой нетерпеливой ланью на ковер. Молоток был тяжелый, но азарта так много, что Аленька почти не замечала в боевом раже как тянет руку.

Пухлый почти увернулся от ножа, как получил полотком по плечу. Двое атаковали слаженно, как будто всегда выступали на ратных боях парой. Раньше было слишком много наносного, что растаскивало брата и сестру друг от друга. Теперь они снова были едиными, как когда-то существовали тандемом в животе матери.

Дед Мороз охнул и покатился по лестнице, словно спихнутый незакрытый чемодан, оставляя на ступенькам шапочку, куски бороды, а под конец потеряв и бархатный кафтан, по его шее бежала кровь. «Тю», — участливо подскочил другой. «Сучье отродье», — выплюнул зуб пухлый, – «Надо кончать всю эту семейку». Рослый недоуменно хмыкнул: выбить деньги, покалечить, изнасиловать – еще куда ни шло, но на убивать он не подписывался. Он посмотрел на Наташу и Аркадия, сидевших с носками во рту, махнул рукой и надел ботинки на голые ноги. «Тю», — поцеловал в лоб он на прощанье женщину и громко хлопнул дверью, навсегда исчезая в коридоре. «Гаденыш, — плюнул оставшийся дед Мороз, и шагнул к перепуганной паре,- все приходится делать самому». Сверху в нижнюю ступеньку вонзился топорик. Наташа облегченно вздохнула: значит, дети были живы. «Ничего, – шипел дед Мороз, — сейчас будут вам и Новый год, и подарочки».

Двойняшки тряслись от возбуждения, прильнув телом к полу и крутя в проеме двери- потолка головами. Никогда столько дедов Морозов не собиралось в их квартире. Не может быть, чтобы ни у кого из них внутри не было железной дороги и кукол-феечек. Но один уже ушел. А вдруг – он тот самый. Даром что ли он самый крупный из всех. «Знаешь, связанный на папу похож», – прошептала Аленька. «Еще чего, — буркнул Миша, почти уже руками щупавший свою дорогу, — Стал бы он как придурок одевать костюм. Он на работе. И связать бы себя не дал. Он же самый сильный. Как вдарил бы всем дедам Морозам, мокрого места от них бы не осталось». «Мишенька, мне страшно, — всхлипнула Аленька, – вдруг дед Мороз обидится, что я его молотом и больше подарком мне не будет». «Лучше думай, как его ударить так, чтобы из него все твои феечки вылетели», — деловито ответил брат, прикидывая, как незаметно прошмыгнуть по винтовой лестнице вниз.

— Мама, миленькая, — пропищала, спускаясь Аленька. К ней тут же подскочил пухлый дед Мороз, схватил за шиворот пижамы как зайца за уши: «Попалась!», и потащил к связанным родителям. «Что ж, начнем с самой сладкой», – хрипло пропел дед Мороз, покачиваясь, будто вальсируя. Незаметно для танцора в комнату спустился Миша, держа словно пират нож за деревянную рукоятку во рту. «Шоу должно продолжаться!», — хрипел старой вороной пухлый. «Ммм..», — пытался что-то промычать Аркадий. На его грязной искусственной бороде смешивались в кашу слезы, сопли и кровь. «Жалеешь, сука, значит, — шипел пухлый, сживая визжащую Аленьку, — А мы ведь еще не начали играть!», Он положил девочку на бедро, прижав ее худое тельце к боку рукой, а второй решил оторвать голову как цветку. Но только он положил пальцы на тонкую шею, как взвизгнул и отбросил Аленьку от себя. Когда он повернулся, связанная пара увидела у него торчащий из булок ягодиц нож. За ним как паяц прыгал Миша, чтобы извлечь орудие возмездия. Где-то внутри того была спрятана железная дорога. «Аленька, — кричал брат, — Вмажь ему за феечек!». Связанных мать и еще одного деда Мороза дети словно не замечали. Дело-то житейское, развязать их можно всегда, а вот деды Морозы, если их не обездвижить, имеют привычку убегать с подарками внутри. Аленька подскочила и пнула ногой пухлого деда в живот, тот увернулся и схватил ее за ногу, тогда Миша ударил торцом ладони в основание ножа, отчего тот еще глубже вонзился в мягкую плоть, дед Мороз заорал благим матом, отшвырнул девочку, намереваясь расправиться с ее братом.

– Стоять! Полиция! – дверь вылетела легко, будто сделанная из соломы в домике Ниф-Нифа. В квартиру вкатились деды Морозы. – Ни с места, на пол, — в разнобой кричали они. Дед мороз с ножом в изгибе спины метался как укушенный по квартире, следом за ним что гончая летел Миша. «Ура!», — восторженно пищала Аленька, прикидывавшая, что ни у кого из ее класса никогда не было целой бригады, а то и двух дедов Морозов. Пухлый, прыгнул за в их ряды, и тут же получил кулаком в глаз, а Миша встал как вкопанный, пытаясь понять, за кого из дедов взяться.

— Ого, — крикнул один из дедов, что недавно стукнул пухлого. Он был, видимо, самый главный в когорте ввалившихся, — Детишки, кажется, это ваше, — вытаскивая из валявшегося мешка железную дорогу и кукол.

— Теперь надо стишки рассказывать? – угрюмо спросил Миша, пялясь в пол. Он был обижен на деда Мороза. Что ему потом не говорили, он был уверен, что тот разрезал пухлого и вытащил из него подарки, лишив Мишу и Аленьку радости охоты.

— Ты че, бери так, — протянул ему коробку дед Мороз, — И давай бегом спать, пока мы тут поболтаем.

Миша поплелся за подвывающей от радости Аленькой. Она уже распотрошила коробки и теперь у нее то одна, то другая из трех феечек выпадала из рук.

— Ну что, деды морозы и Снегурка, — почти пропел самый главный, — не зря соседи нас вызвали. А то на детский утренник хотели нас отправить. Ничего, сейчас протокольчик составим, разберемся, — потирал он руки.

P.S.

Над крышей парили сани. Тройка белых коней нетерпеливо постукивала по скату крыши.

— Этих вычеркивай, — прокричала Марина в костюме снегурочки и поправляла кокошник, — У них уже есть и железная дорога, и куклы.

— Да знаю я, знаю, — пропел в ответ огромный дед, посмеиваясь в бороду.

— А чего мы тогда здесь?

— Проверить решил, дошла ли посылка, а то пару лет подряд фигня какая-то выходила. Решил, чтобы в этом году уж все наверняка!

«Тю» — свистнул дед Мороз, и кони взмыли вверх.