Кроссовки были розовые как московское утро. То есть с лёгким налётом оттенка морозной серости, что поступает под румянцем рассветного осеннего солнца. Они нервно хмыкнули, но ровно легли на ногу и вынесли хозяйку в грязный лифт. Не то, чтобы они были против выхода на улицу, но мнили себя если не модельными туфлями, то экземпляром для ношения в замкнутых пространствах — офисе, например. Уже в лифте их начинало тошнить. Подошвы прилепали к липкому полу, отчего их прежде бежевое брюшко становилось все больше похожим на авоську бабы Нюры — пенсионерки-моралистки и алко-горлицы по совместительству. Вчера, как пить дать, это она пролила пиво, что теперь смачно чавкало под любым входящим. А хозяйке было ничего. Она пускала пузыри из некогда клубничной жвачки и пританцовывала, поэтому кроссовки то прижимались к полу как в порыве страсти, то делали имитацию отжиманий. Улица не обманула ожиданий. Там было гадко и серо. Сопля дождя соскочила прямо на морду правой кроссовке. Она застыла в изумлении, но владелица уже распахнула зонт и устремилась к станции метро. «Нет, пожалуйста, правее. Куда ты? Теперь левее», — кричали кроссовки на перебой. Как вы обувь не вопила, кто её слышит. Особенно если в ушах затычки от плеера. В метро кроссовки вползли уставшими. Кончики их мордочек были темно серыми от воды и грязи. До кучи на ещё розовую спинку левого наступил какой-то суровый бот, притворявшийся военным. Конечно, хозяйка тут же заступилась, заорав почти благим матом. Чёрные боты нахально улыбались кроссовкам, показывая зубы толстых подошв. «Что съели? — схамил правый бот, — Наш вашу склеил. Завтра в кафе пойдут. И точно без вас. Она сто пудово шпильки нацепит. Все тёлки так делают. Не то, что наш. Он настоящий пацан. Ходит в нас и зимой, и летом». «Даже спит в нас иногда», — подтвердил левый. Кроссовки растерянно переглянулись. Их всегда оставляли в прихожей. Из метро они выползли раздавленными. Такими, что левая почти не заметила, как правую чуть не утопили в луже. Хотя, может быть, и потому что её саму в тот миг окатило грязью громыхающее колесо самосвала. В офисе их оставили под стол. В этих коридорам кружили лодочки и мужские ботинки с блестящими носами. Летом здесь кроссовки иногда могли встретиться с похожими на оторванные крылья падшего ангела балетками. Их оставляла под соседним столом манерная особа. Сейчас балетки дремали в коробке, впав в спячку до весны. «Она нас совсем заездит», — вздохнула правая кроссовка, — «Как думаешь, что с такими как мы происходит на пенсии?». «Нас отправляют в дом отдыха силы восстановить» , — потянулась мокрым брюхом правая. Она была более сообразительной. Например, три дня назад вся прихожая поминала геройски павший под зубами соседкой собаки тапок. Кусачая бестия возникла вместе с соседкой, заглянувшей на чаек. А позавчера хозяйка отдала в соседнюю квартиру оставшийся тапок. Напрасно резиновый сапог солгал оду о том, что тапок увезли на почётный отдых и у каждого есть шанс заслужить спокойную старость. Правая кроссовка своими глазами видела, как напрасно тапок кричал что есть сил, его подхватили блестящие клыки и понесли в темноту комнаты. Но что стоило её слово перед словом большого сапога? И что сказала ей на это левая? «Тебе показалось. Хозяйка не такая. Но даже, если так, тапок сам виноват. А, может, это карма. Тем более он всегда завидовал, что мы путешествуем, а он заперт в четырёх стенах. А у нас такая тяжёлая работа. Не то, что у него — всегда в тепле. Поделом же», — что-то такое она и пробурчала. И теперь левая ныла под столом, требуя к себе внимания. » Спи давай, — рыкнула правая, — через восемь часов нам плюхать по лужам обратно». Левая кроссовка недовольно огрызнулась. Но правая обняла шнурком, и через минуты две левая уже мирно сопела, а правая грустно смотрела на свою и её изгвазданные улицей, дождём и осенью бока, не понимая, можно ли такие пятна отмыть. Она знала — никто не вспомнит про опыт и способность работать. В её мире, а, может, и не только в её, видимость всегда была на первом месте. Она знала, старую обувь кладут в мусорный бак, откуда несёт так, будто умерли сто кошек. И кто знает, не лучше ли умереть в квартире, служба игрушкой щенку.
