Чертовщина какая-то. Иначе не назовешь. В доме стали теряться книги. Понятно, когда это какой-нибудь замок с огромной библиотекой. Взял с собой томик Байрона и потерял где-нибудь в седьмой или двенадцатой гостиной. Но совершенно немыслимо в маленькой двушке столичной хрущевки, где для полной оптимизации пространства не хватало соединить пол с потолком. Здесь книги пылились по всей квартире, заняв большую часть маленькой комнатки, в которой обитал шестиклассник Вовка, словари, буквари и энциклопедии отгрызли часть родительской спальни и прыгнули в буфет на кухне, потеснив битую местами посуду.

Совершенный анахронизм в электронный век, книги успокаивали главу семейства. Старший Петров любил особый книжный запах, уносивший его пахнувшими типографской краской ветрами в сады детства и юности, где книги были атрибутом успешности, а иной сборник собирал похожую на гигантскую змею очередь. Теперь печатное искусство было не в моде. Каждый день очередной сосед выселял томики Чехов и Достоевского в общий коридор, где они коротали часы с бездомными котами над батареей. Почти все фолианты, внезапно ставшими сиротами, обретали прописку в квартирке Петровых. Исключение составляли разве что издания сочинений Ленина. «Кто ж его читать-то будет?», — охала жена Петрова, протирая пыль с полного собрания Ильича, доставшегося в наследство от бабушки. Тогда было принято под нож пускать сборники, изданные разжалованными ангелами революции, а потом расстрелянных в угоду вождю и народу. Томики под редакцией Бухарина, теперь затерявшиеся за другими книгами в углу, помнили теплоту нервных рук, убиравших их в потайное отделение шкафа. И вовсе было дело не в политических пристрастиях, а в убеждении, передававшемся из поколения в поколение, что книги предавать нельзя. Они как друзья и даже лучше.

Электронная книга, подаренная на очередной день рождения главе семейства и тотчас же отданная Вовке, была холодна и безжизненна. Такие тексты, не имея формы, являлись победой духа над бытием. Но не было шелеста страниц, пухлости тяжелых обложек и тайного счастья хранения томиков под подушкой, когда жесткость ребер говорила, «я тут, открывай скорей».

Все началось месяц назад. Вначале в неведомое путешествие отправился «Волшебник Земноморья». Потом спешно взяли билет и уехали на Орловщину «Записки охотника» Тургенева. А там раскланялись «Мастер и Маргарита», будто бы перебравшись тоже на нехорошую, но явно другую квартиру.

– Сдался мне ваш Жданов. Мне школьного учебника физики за глаза хватает. Но не стал бы я выбрасывать же книгу, – протирал толстый Вовка бусинки глаз.

Вовка боялся, что теперь у него отберут телефон с заветным интернетом, а значит, дни потекут серо и уныло, без какого-то ни было манящего окошечка в волшебный мир. Родители ни на йоту не верили, что Вовка может пустить слезу от пропажи сборника, но и поверить в то, что он мог расправиться с беззащитной книгой, тоже. Потерявший тело сборник физики был заключен в электронную книгу, как джин в лампу. Вместе с потрепанной видавшей виды книгой исчезали воспоминания старшего Петрова об однокласснице с тонкой шеей, что заливисто звонко и дерзко смеялась всеми своими конопушками на круглом лице и от чего вдруг замирало сердце.

– Соседка сдала книги в библиотеку, – сетовала зашедшая с пятого этажа в гости Никифоровна, когда-то работавшая уборщицей в библиотеке, – Говорит, только место занимают. А моя Нюрка готова на помойку все снести, креста на ней нету. Помру, все в мусорный бак и запихнет. Весь мой нажитый трудом да годами скарб. В лицо нагло заявляет: житья от книг нету, никто не читает теперь. Кричит, будто книги мне дороже родной внучки. Я ей в ответ – ты бы пельмешки лепить научилась, кто тебя, безрукую, замуж возьмет? Прямо под нос сую кулинарные книги, а она отбрехивается, мол, в интернете даже видео есть, если уж мужу домашние пельмени есть приспичит, а так – в любом магазине на какой хочешь вкус лежат. Разве можно мужа кормить, не пойми чем? А в обратку слышу, что и замуж она не хочет, и детей ей не надо. Пойми теперь эту молодежь. Вот вырастет ваш Вовка, и тоже поминай, как звали. Или еще хуже приведет кикимору, что моя Нюрка. А она завалится перед телевизором, да будет тебя как сивку-бурку гонять. Сейчас такие норовистые девицы пошли, что смотреть страшно. А еще грозится, что уедет учиться в другой город и останусь я одна как сыч.

Сухие тонкие пальцы старушки стучали по фарфоровой чашке с отбитой ручкой. Целые чашки долго не приживались в семье Петровых. Теряя заводскую целостность, они приобретали свой характер и стать.

– Может и наш на помойку волочит, – задумчиво жевала баранку жена Петрова, – Не зря же он ворчит, что житья от книг нет, лучше вместо книжного шкафа компьютерный стол поставить. Смотришь как он зашвырнет в угол Грина, думаешь, внутри парусник с Ассолью уже три раза кульбит сделал, да упал на самое дно. Анахронизм говорит. А мой-то вздохнет, как будто это не про книги, а про него, угрюмо на сына глазами сверкнет, а тому хоть кол на голове теши.

– Вот думаю, если бы сейчас власть одумалась да вместо интернета печатные книги стала запрещать да изымать из домов, мода бы на чтение вернулась, все бы опять книги по домам прятали, – пыхтела Никифоровна, – Небось бы фотки выкладывали, как книги спасают. Помню, малой была, отец книги отнимал, глаза, бурчал, сломаешь, да запирал книги под замок. Все грозился, что в книжного червя превращусь. Охота читать была пуще неволи. А жалко-то книги. Отвернешься, га помойку Нюрка снесет. Как родные почти. Может, себе возьмешь? Не думай, книги хорошие. А стоили-то сколько! Поди ж целое состояние! Иной раз мыслишка-то грешная и мелькнет: надо было не Купера с его индейцами брать, а трусы купить, чтобы мужа радовать. Снесла бы в библиотеку. Но не даром же на западе их публичными домами кличут. Так по рукам книги и пойдут. Был у нас такой Смирнов, все из страниц папироски накручивал да самолетики делал.

Петрова замялась. Книг было действительно жалко. А вдруг и в самом деле хорошие? Но девать-то куда? И свои семеро по полкам сидят. Книжный шкаф раздулся как на дрожжах, скрипя от натуги.

На кухню вальяжно зашел кот Прохор. По своей беспородной конституции он был вытянут в тонкую котлетку, словно из заводской столовой, когда на порцию был жалко фарша. Напрасно Петрова мечтала о дородном тяжелом коте, расставляла перед Прохором веер мисочек с вкусностями, природа брала свое. Француз, словно оправдывая малый рост и тощую природу кота, вещала приходившим гостям хозяйка. К’Артоньян, в ответ заливался в очередной раз глава дома, с шпагами во все кривые когти.

Выпрямив тощий хвост, Прохор потянулся, зевнул во всю пасть и прыгнул на круглые коленки Петровой. Сразу было видно, что он и есть самый настоящий властитель дома, нежно именуемый домашними плюшевым тираном.

– Шу, бестия, – всплеснула руками Никифоровна. Она недолюбливала котов, тем более черных. С детства ей говорили, что коты водят дружбу с нечистью. Она бы сплюнула раза три через левое плечо, но приличия того не позволяли, и лишь обиженно опустила в кружку намокать губу.

– Зря вы так, – чесала Петрова за ухом любимца, – Коты нечисть отгоняют. Говорят, в этой квартире, когда никто не жил, все шуршал да охал кто-то. Как будто дух старой хозяйки бродил. Наследники так торопились сбыть жилье, что отдали почти даром. Въехали, я-то беременная была, мнительная, иду с остановки, а тут мужик котят в добрые руки отдает. И уж больно жалобно черненький пищал, аж сердце защемило. Кто дурака-то такого возьмет? Того и гляди выбросят в подворотню или утопят.

– А сейчас морда наглая аж лоснится вся! – цыкнула Никифоровна и стала громко размешивать уже растворившийся чай в кружке. – Коты должны знать свое место, сидеть где-нибудь смирно. И Киплингом мне не грози. Все знаю. Написал, что коты гуляют сами по себе. Вот еще. Коты созданы, чтобы мышей отгонять. А повадились возлежать на пуфиках как султаны. Больно хитры. Мяса в них нет. Шкура хуже кролика. Все предусмотрели, чтобы никто взять ничего у них не мог. Не просто так их с ведьмами в мешках топили. Вот помяни мое слово, еще домового к вам приведет. Тогда не только книги пропадать будут, а ночью в туалет не выйдешь из комнаты, будешь себе дрожать под одеялом. Ничего, через два дня Рождество, принесу специальную свечку. Мне ее из деревни от знахарки привезли. Надо будет в рождественскую ночь зажечь, молитву прочитать и задуть. На счастье семьи, говорят. Мне три привезли. Одну своим отдала, вторую себе оставлю, а третья вам, значит.

– Не любит Никифоровну Прохор. Может, чует что. Знаешь, бабки такие странные: то конфет принесут, то костылем огреют, – крутила бигуди Петрова, – Смотрел-смотрел на нее, как прыгнет с колен, заорет да и давай лужу прудить. Говорю тебе, специально это сделал, чтобы все видели: вот я мол каков красавчик. Одно хорошо, что не ее пометил, а то криков еще больше было бы.

Петров поправил очки на расплывающемся лице: — Скажешь тоже, кот – дикий зверь, хоть и дома живет. В голове у него мозгов – сметанная ложка. Придумать хитроумный план никак не мог бы.

Под рукой Петрова мурлыкал Прохор, напевая «верно говоришь, кот – это кот, что с него взять», и для пущей верности прикусывал хозяина. Внезапно зверь прыгнул на кровать и уставился в угол.

– Смотри, а теперь кот «сломался», – засмеялся глава семейства, – Глючит его похуже компьютерной программы. Опять сел и в стену смотрит. Будто его пультом выключили.

– Да тень там на углу. Охотится он. Выключай свет, спать пора, – свернулась большим калачом на своей половине кровати Петрова.

Еще один житель квартиры, о котором знал лишь кот, дул в усы и хмурился.

– Домового приведет, – передразнил Пафнутий Никифоровну, – Какой я домовой? Это раньше им был. Теперь я квартирный. Даже бы уточнил многоквартирный.

На морде Прохора сияла улыбка. В последнее время он проигрывал в карты то книги, то желания. Из последнего – позлить Никифоровну. Кот и сам ее с трудом терпел. Суеты от нее много и нервозности. В прошлый раз Никифоровна принесла лечебной воды от какой-то бабки и давай Петровой показывать, как углы надо заговаривать. Так всего Пафнутия и окатила. У того аж шерсть стала дыбом. Он завыл да в ногу обидчице вцепился, а получил по мохнатой спине веником от Никифоровны Прохор, от чего старушка еще бы получила когтистой лапой, если бы не отпрыгнула в сторону с откуда-то взявшейся девичей прытью.

– Зачем стал сегодня из угла орать? Тебя все равно кроме меня никто не слышит. А я, как дурак, делаю вид, что в угол уставился, лишь бы ты из моей тени не вышел. Сам же знаешь, от злости вся твоя невидимость пропадает, – мурлыкал кот.

– Говоришь свечу принесет? Устрою тут ночь перед Рождеством, – горячился Пафнутий, похлопывая томик Гоголя.

Кот подтолкнул лапой конфету: – Чего ты дуешься? Просто вредная бабка. Хочешь, в следующей раз я ей ботинки помечу? Представляешь, куда бы она ни пошла, за ней шлейф амбре, – передернул Прохор шкуркой.

– Действительно, стал я как мальчишка. Это всю Дюма с его мушкетерами. И сам ты тоже, брат, виноват. Кто намедни бегал по коврам и орал, что К’Артаньян? Вот я и завелся, честное слово, будто мне не тысяча лет, а всего неделя от роду. Хочешь я тебя читать научу?

–Ученого учить – только портить. Ты лучше Вовку учи. Хотя не в коня корм. Коты от рождения читать умеют. Почище книг. Человека насквозь видят. Люди еще те книги. Вот смотришь на хозяйку – Петрова как Петрова, а вглядишься, Анна Каренина и Леди Макбет вздыхают в коридоре. Знал бы ты, какие фильмы у нее в голове крутятся, когда она с классной учительницей Вовки своего по телефону трещит, Хичкок бы все отдал за такой сценарий.

– Люди просты. Нет в них размаха. Сказал бы, что раньше по-другому было, но не могу. Природа у них такая. Понаставили говорящих квадратов Малевича. Уткнуться в ящик и сидят. Вот кто морок разводит. Бабке и невдомек, что нужно свечку на телевизор, а лучше – вместо ставить. Сама новостей наслушается и почище зомби ходит. Сами морок на себя наведут такой, что нечисти страшно становится.

– Это точно, – поддакнул Прохор, – Редкий человек до кота дотягивал. Разве что Эйнштейн. Хотя моя прабабушка говорила, все коты смеялись над его теорией относительности. Они и до Эйнштейна все знали. У него кот чуть не охрип мяукать, а он только его гладил по шерсти. Уж и так лапой ему формулы царапал и эдак. Не выдержал и бежать. С тех пор как видел ученого, сразу плевался.

– Откуда ты знаешь, что там твоя прабабушка говорила? Вы же все сами по себе.

– Коты все знают. У нас ментальный интернет друг с другом. Причем мы и по ту сторону ходим. Все думают, что коты спят, а мы в своей кошачьей сети общаемся. У нас своя библиотека.

– У домовых не так. Мы все по старинке. Зато живем так долго, что и не вспомнить, когда на свет появились.

— Зато у котов семь жизней, не меньше. Полагаю, что эта у меня вторая всего лишь. Надеюсь, что в моей третьей мы тоже свидимся, – Прохор вытащил из сапога Петрова карты, – Преферанс метнем али марьяж разложим? Может, по-простому в дурака? Я бы сейчас партийкой перекинулся, хлопнул бы немного валерианки, поносился да на боковую.

Пафнутий вздохнул.

– Вам, котам, все мало. А я пока свою библиотеку не прочту, играть не буду. Сейчас Жданова листал. Чудно там про развитие Вселенной написано. Придумают же люди такое, что нам, домовым, и не снилось.