Она такая хорошенькая, что похожа на куклу. На маленькую игрушку. Хорошенькую и бессмысленную.

Лоб прислонился к стеклу. Глаза натыкаются то на собственное отражение, то на мелькающие за стеклом серые дома, зачеркнутые дождем.

Она. Кукла. Конечно же, кукла! Глаза – большие, хлопающие, пустые. Губы бантиком. Надулась. Заводной механизм… Проснулась. Потянулась. Вскочила. Механизм заработал также как чуть позже кофемолка. Сейчас подойдет и контрольно поцелует, также равнодушно, как до этого откусывала бутерброд. Потом обязательно будет красить губы – неровно и по-детски неумело. Кукла.

Поезд бежит, и кажется, что нет станций, где он остановится, и что никогда их и не было, а поезд вечно скользил по рельсам, постукивая минутами. Все серое: небо, лица, мои мысли о ней.

Когда впервые закралась мысль о том, что она – ненастоящая? Слишком все маленькое и в ажурчик было в этом доме. Тонкие пальцы мешают сахар. Сладкая девочка с приторно правильными мыслями. С такими мыслями рождаются только в игрушечном магазине, когда первый покупатель активизирует его, пробивая товарный чек. Мысли упакованы в правильную четко выстроенную программу.

Тут люди. Тупые, глупоглазые. Скучные. Но как любить куклу? Она хорошенькая, даже с претензией на умность. Девочка, потерявшаяся в библиотеке. Нет, вот именно, что не-девочка. Кукла.

Надоело. В тот день я и ушел. Навсегда. Почему? Проснулся, она сидела перед зеркалом и поправляла прическу. Все было как обычно. Но, смотря на нее, движение рук, металлическую расческу, я понял, этот день – последний.

Стол. Я и она. Молча пьем кофе, я угрюмо и почти не здесь, а уже где-то бредущий под дождем, и она, где-то в своих снах, мечтах о новой обстановке кукольного домика.

Я ушел без «прощай». Кроме зубной щетки и пару полотенец в этом доме ничего и не было.

Прочь.

Когда дверь закрывалась, в ее глазах я увидел слезы. Куклы умеют плакать? Могло и показаться. А, может, заметила, что я оставил ключи от квартиры на полочке перед зеркалом в коридоре.

Лоб сросся со стеклом в одно целое. А глаза – с мелькающими голыми деревьями и домами. Мои мысли пропитались ее пластмассовой сущностью. И я знаю, что если сейчас все-таки вскрою сейф живота, то увижу пустоту. У кукол не бывает внутренностей.