Как пишет Овидий в «Метаморфозах», Дедал остался для потомков не столько как скульптор и архитектор, а как творец первых крыльев, что сделали его знаменитым. Да-да, простые крылья. И гораздо хуже голубиных, да и любых птичьих.

Крылья – символ побега от царя Миноса. Дедал и его то ли сын, то ли племянник сделали крылья: набрали перьев, и, скрепив их льняными нитками и воском, изготовили четыре большие крыла. Долетел лишь Дедал. Икар же полетел к солнцу, но палящие лучи растопили воск, скреплявший перья. Эта история – знакома всем со школьных учебников по античной истории. Но, как известно, календари и книги врут.

В одной восточной поговорке любовь так и делится на десять различных стадий, где десятая, последняя, — сумасшествие и смерть. Дедал в это никогда не верил. Он наслаждался женской плотью как спелым яблоком, иногда прыгал в страсть как в море и стремительно греб, чтобы выбраться на берег и нырнуть в другие волны. Ему нравилось смотреть, как расширяются зрачки любовниц от оргазма, открывая двери с видом в бесконечную дорогу вникуда. Он ласкал теплую женскую кожу, превращая тело подружек в мягкий податливый воск.

Наверное, он тоже иногда увлекался, но как-то так, чтобы чувство было подконтрольно. Словно это собака. Пусть и бойцовская, но на поводке. Одним словом, то было искусно приготовленное блюдо изящной страсти, приправленное травами вожделения и сладострастия.

Женская обнаженная нега зовет, волнует, тревожит. Но всегда можно остановиться, посмотреть пристально как художник на модель: с любопытством и желанием, но без любви. Женские губы – всего лишь губы, чуть мягче, чем губы лошади. Губы породистой лошади привлекали возничих больше, чем его — женские.

«Мальчик», — бормотал его голос, летая толстой мухой через винные испарения, — «Женщины – это женщины. Но не богини, хотя и не животные. Они странны, своенравны, непослушны. Но все-таки ближе к животным, чем мужчины, существа, неспособные разумно мыслить и контролировать свои низменные эмоции, которые расписывают под движения души. Разве ты ломаешь голову, как устроена та или иная шкатулка с встроенным тайником. А если и ломаешь, то разве сходишь с ума?».

Он словно читал племяннику лекцию. А Икар влюбился, как мог влюбиться милый добрый мальчик. Безумно, безнадежно, сходя с ума. Первая любовь подобна глотку молодого вина, что толкает на безумные или почти геройские поступки, когда море по колено и кажется, что весь мир можно перевернуть лишь за один пристальный взгляд.

Она скользит, закутанная с ног до головы в покрывало. А он следует за ней по городу тенью, только бы увидеть милый силуэт. Чем привлечь внимание и поразить? Почему бы не сделать крылья? Разве не прекрасно – пролететь как огромная птица над крышей ее дома? Она выйдет и удивится, и тут же влюбится. Разве можно будет не влюбиться?

Но ли конструкция была ненадежной, то ли воск плохо крепил крылья, и они меняли свое месторасположение, то ли вообще вся идея была безумной, только вот никак не получалось взлететь. Икар совсем потерялся в своих мечтах, словно он уже летел, но только крылья еще не выросли. Как можно, чтобы ничего не получалось?

«Кто она, мой милый мальчик?» — посмеивался Дедал. Ему было любопытно, по кому же сходит с ума его воспитанник. Утром он стоял вместе с ним за деревом и, наконец, увидел ее: тонкую фигуру, быстрый шаг, черное покрывало. Дедал уронил глиняную амфору, амфора упала, последний раз всхлипнув, и треснула на две половины. Девушка остановилась и подняла большие темные глаза. Слишком большие на этом неправильном круглом лице. Что Икар в ней нашел? Тонкий неровный нос. Широкие брови, широкие скулы. Разве идеальная красота такая? Нет, такую бы не стал лепить Пракситель. Но глаза – живые, огромные, смотрящие в душу.

Она испуганно молчала и стояла, пока он не уступил ей дорогу. С этого дня глаза преследовали его, манили, садились как бабочки на стены, на дорогу, на еду. Куда бы он ни посмотрел – везде видел эти глаза. Он знал, что Икар плачет, думая о безнадежности своей любви. Смешно плакать, как-то нелепо и по-детски.

Через месяц она вышла замуж и перестала ходить по этой улице, где Икар в последнее время прятался за деревьями, чтобы только увидеть, как она бежит к дому. Может быть, она теперь вовсе не выходит. Может, переехала. Да, конечно, переехала. Стала бы она продолжать жить в белом маленьком доме. Мальчик пострадал-пострадал и утешился. Новая незнакомка в покрывале. Новые мечтания. А Дедалу все виделись эти глаза. Он все стоял перед ее домом, зная, что ее уже там нет, пока служанка не вышла и не стала на него браниться. Мастер пытался уснуть, но никак не мог. На небе выступили соленым потом звезды. Небо большое и бездонное. То ли ты падаешь в него, то ли оно — в тебя. Утро пришло инеем на траве и головной болью. Он выпил козьего молока. А потом почему-то взял деревянные крылья с прилепленными воском куриными перьями.

Путь на гору был долгим. Крылья, тяжелые, большие, бессмысленные, тянули обратно в мастерскую. Но Дедал продолжал их тащить вверх. Перья почернели от пыли и грязи, рубаха пропахла потом, лоб покрылся испариной. Но это уже не имело значения. На одном уступе он остановился. Внизу гниющим зубом виднелся обрыв. «Вот оно». Дедал устал, но сейчас на обрыве словно открылось второе дыхание. Может быть, это ветер подул, и стало свежее. Он прикрепил крылья к спине. Что за ребячество? Крылья! Какая нелепость. Как могла ему, опытному мастеру, взбрести в голову эта нелепица? Крылья волочились за спиной. Он раскинул руки, словно пытаясь дотянуться до солнца, и сделал шаг вперед…

Овидий приехал в очередной греческий полис. Знать греческий, пропитаться культурой – значит быть образованным. Писать по-гречески – писать для аристократов. Что за время, когда родной латинский считается языком плебса, а языком аристократии стал язык покоренной Эллады? Греция, оливки, аттические женщины, закутанные с головы до пят в покрывала. Кажется, страсть здесь укрывается так же плотно, как и тело. И вот тебе — такая странная легенда. Безумство любви. А, может, Дедал сошел с ума? Как можно сброситься с горы из-за женщины, которую ты знаешь всего ничего? Надо прибавить чего-нибудь героического, добавить интриги, приправить сюжет большим количеством персонажей. Поэт задумчиво покрутил в руках палочку и стал задумчиво чертить на глине альфу, первую букву алфавита, это всегда помогало ему думать над композицией…