Шалтай-Болтай
Сидел на стене.
Шалтай-Болтай
Свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!

Ты думаешь, что я тебе сейчас буду рассказывать занудные истории про английского короля Ричарда, который действительно упал со стены во время битвы 1485 года? Как же ты ошибаешься!

Сегодня твой «день-нерожденья». И у меня есть для тебя подарок. Мой хороший, ты так любишь сказки.

Хочешь, я расскажу тебе еще одну?

Не хочешь? Но я все же расскажу. Видишь, сегодня у меня дурное настроение: делать то, что мне хочется. И не потому, что мне нет до тебя дела. Я хочу тебе приоткрыть себя. На чуть-чуть. Больше я не умею.

Право же, я многое не умею. Рожденный ползать, не летает. Видишь, и память у меня плохая. Даже нормально процитировать не могу.

Нет во мне умения спасать. Я никогда никого не спасаю. И тебя не спасу. И себя.

Волшебство мне тоже трудно дается. И всегда оно грустное.

Наверное, я умею красиво грустить. Это как будто пускаешь мыльный пузырь. Тонкая оболочка вокруг пустоты переливается радугой, показывает разноцветные миры, а через пару секунд лопается, обильно брызгая вокруг мыльной водой.

Эта сказка тоже такой мыльный пузырь. И ничего в нем нет. Но в то же время я подарю тебе целый мир, который через минуту лопнет.

Большего, дружочек, я не умею. И Шахрезады из меня не получится. Вместо тысячи и одной ночи лови свой мыльный пузырь.

Она была прекрасной. Самой прекрасной на целом белом свете, который был вокруг. Красивее чем ржавая крыша. Красивее чем обрывок старой газеты, прибившийся к грязному водостоку. Красивее чем три десятка сестер, родившиеся почти одновременно с ней. Почти — я так говорю, чтобы еще раз подчеркнуть, что она — это она. Совершенное творение холода и воды. Молчи, не все получаются от встреч матки и сперматозоида при сопутствующих всхлипах старой кровати.

Глубоко-глубоко под землей в карстовых пещерах растут сталактиты и сталагмиты. Это происходит сотни и тысячи лет. Ты знаешь, что это такое? Капля за каплей натекает друг на друга, образуя вытянутые друг другу на встречу руки. Одна рука тянется из пола вверх, а другая под силой притяжения хочет упасть пальцем вниз. Две руки как истосковавшиеся любовники ищут друг друга. И если пещера не очень высокая, то они когда-то встречаются, чтобы срастись в единую колонну.

Очень редко люди спускаются так глубоко вниз, чтобы увидеть эту холодную известковую красоту. И все же мы видим подобное каждую оттепель, когда с балконов и окон свисают холодные и прекрасные сосульки.

Ты думаешь, она считала себя сосулькой? Очень смешно. Нет, конечно же, она думала, что создания, натекшие по капле, именуются только по-гречески. Хотя, право же, я не знаю, как часть в Греции образуются сосульки. Ни в одном древнем мифе об этом точно не говорится. Я-то знаю. Как и любой книжный червяк. Книги такие питательные. Но сколько их не грызи, бабочкой никак не становишься. От знаний крылья не растут.

Ее сестры свисали в виде трубок, гребенок, бахромы. И только она была ослепительна и прекрасна. Ее тело было словно колонна древнего храма. Этруски посвящали отдельные колонны храмов определенным божествам, раскрашивая их в особые цвета. Она была посвящена всем божествам сразу, столько в ней было цветов.

Тогда я пребывала в теле воробья. На самом деле я очень хотела стать любимцем зимы снегирем. Но откуда в нашей серой столице взяться этим прекрасным птицам. Последний раз, мой хороший, я их видела, когда из зеркала на меня смотрела маленькая пухленькая девочка со смешными веснушками на лице, не сходившими даже в самую суровую зиму. С тех пор птицы с красными и розовыми грудками навсегда покинули те улицы, на которых я жила.

Вот и пришлось довольствоваться жизнью воробья. Как ты думаешь, какой мозг у этой милой птахи? Помнишь стишок про обеды воробья? Даже у крокодила в гостях успела птичка побывать. Я никогда не читала про философа или другого мудреца, который бы хотел пообедать с крокодилом. Так делал только маленький слоненок, но ему за это оттянули нос. У воробья даже носа нет. А клюв годится только на то, чтобы выковыривать семечки из застывшего снега.

Но даже воробей способен познать красоту. И ее красота пронзила меня в самое сердце. Посмотри, мои крылья такие невзрачные. Никогда мне не поймать в полете радуги. А ей даже летать не надо. Радуга живет в ее холодном сердце. Все это потому что ее крестной стало солнце. Она поцеловала малышку в лоб, как обычно это делают ангелы с детьми людей. Ты видишь своего ангела? Не бойся, я тоже. А она видела свою крестную каждый день. Дружочек, ее совсем это не радовало.

«Солнце — всего лишь солнце. Раскаленный кусок небесной лавы», — так думала она, — «Никогда никто не обнимет огонь. Эта любовь сжигает замертво. Об этом знают все пустыни. То ли дело я».

Мое сердце почти выпрыгивало из груди от осознания того, что это совершенство может говорить. Понимаешь, многие вещи прекрасны потому, что не умеют говорить. Ты их заново придумываешь. Создаешь из небытия их богатый внутренний мир. Обживаешь их. С ними живешь и умираешь. Ты думаешь, мой хороший, тебе бы по прежнему нравилась Венера Милосская, если бы она ковыряла в носу или умела читать «Бгахават Гиту»? Не надо ответов. Все и так понятно.

Но ее это не портило. Воробей нелепо моргал. И она принимала его обожание как дань себе самой. Что же делать, если из поклонников, умевших летать, только воробей? Наверняка, ею любовались и другие небесные создания. Дружочек, на острие иглы могут танцевать десять тысяч ангелов и ни одного. И все это будет правда. Так считал Фома Аквинский. А он был умницей, не то что воробей. Но и ни тот, ни другой не видели никогда ангелов живьем. А разве их так можно увидеть, если ангелы — это мысли бога? Ты можешь прочесть мои мысли? Если так, ничего, если я продолжу свою сказку?

Воробей думал, что любовь живет вечно. Но также он знал, что она живет не в сердце. Как может жить любовь в кровеносной артерии? Любовь живет в сосульке. Да, именно так, ты не ослышался. Любовь, знаешь ли, не выбирают. Ты вот любишь блинчики, а воробей сосульку. Тут нет ничего необычного. Более необычна любовь мужчины к женщине. Хотя, говорят, что все это вымысел, а на самом деле это всего лишь пять гормонов, который вырабатывает фабрика твоего организма. Вначале влюбленности ты получаешь дофамин. Ты стремишься к цели, к полному обладанию. Ты? Нет, гормон. Конечно же, я добавлю серотонин. Что это? Съешь шоколадку, поймешь. Сделаем коктейль? Бери адреналина. Покатайся на мотоцикле, и ап — вот и он. Возьмем покой и удовлетворение. Эти желтые шарики — эндофины. И все это зальем нежностью и привязанностью. Где там окситоцин и вазопрессин? Всего было пять гормонов? А я считать не умею. Мой хороший, запомни, я почти всегда вру. Особенно когда говорю чистую правду. Иногда правда — это самая что ни на есть ложь. А вымысел — это и есть правда. Потому что правда без любви ложь. Это, во-первых. А, во-вторых, птицы глупы, и хорошего в них только то, что они умеют летать. Про кур я не говорю.

Воробей не был ангелом. Но порхать умел. Думаю, ей бы польстила любовь бабочки. Но зимой куколки не превращаются в мотыльков. Все что ей мог дать воробей, было смешно. Потому что жизнь и любовь воробья — слишком мало для другого. Если другой — не воробей. А она воробьем не была.

Когда было холодно, а снег падал и падал вниз большими хлопьями, воробей упрямо сидел рядом, примерзая теплыми лапками к льдине на крыше. Становилось теплее, и она плакала. Это так ужасно, когда женщина плачет. Слезы текут сами собой и никак не могут остановиться. И ты их остановить не можешь. Гераклит Темный обязательно бы сказал, что так выходит мокрая часть души. Но кто не знает, что у женщин вообще нет души. Вот такие они странные создания.

Ночью черти прыгали с одного балкона на другой. И они бы взяли ее с собой. Ей не надо было бы избавляться даже от души. Все равно ее не было. Но ходить она не могла. Так и оставалась сидеть рядом с воробьем. Вот ирония, да? Он умеет летать, но не хочет без нее. Она хочет, но не сможет никогда.

«Весной я умру», — так просто сказала она, глядя на звезды. Воробей не знал, что ей сказать. Он не помнил весну. Весну помнят только в шумной зелени, в солнце, в синем-синем небе. Холодная столица к этому не располагает.

«Что такое весна?», — спросил он, нахохлившись.

«Я не знаю», — простодушно ответила она и заплакала.

«Значит, ты будешь жить вечно и бесконечно. Как я. Как небо. Как звезды».

«Говорят, что звезды тоже умирают».

«Я не видел ни одной умершей звезды. Смотри, сколько их на небе, всех не сосчитать. Но ты — лучше всех».

Это был особенный день. Солнце отражалось в тусклых окнах. Снег мелким конфетти летел сверху. А по сугробам бежала маленькая девочка. Жалко, что она не видела снегирей, но зато воробьев было, сколько хочешь.

Сосулька сегодня была самой совершенной на свете, такой, что сердце воробья щемило от боли и радости. Так всегда красота рождает удивительную нежность и горечь внутри.

Он еле увернулся от рук девочки и сел расправлять крылья рядом с любовью всей своей жизни.

«Сосулька», — радостно закричала девочка, задрав голову.

Мой хороший, ты видел чертенят в аду? Еще пока нет. Но воробей точно их видел. И сегодня один из чертей был маленькой золотоволосой девочкой в розовой шапке.

Большие сильные мужские руки подхватили ребенка. Девочка дотянулась и сорвала любовь всей его жизни. Так просто. И так банально. Представляешь, он даже крылышком боялся до нее дотронуться. А тут чужие руки взяли и смяли ее тело. Так властно и так необратимо.

Мир пошатнулся. Мир рушился. Небо падало сверху снегом. Небо крошилось. Наступил Рагнарёк. Богиню свергли с пьедестала. Богиня почти погибла от теплых рук малышки.

Воробей понимал то, что было записано еще в древней-предревней Индии, в старинной книге «Упанишады». У ног мастера ученик записал на корочку мозга, вечность — ребенок, переставляющий шашки. Дети решают судьбы мира в своих колыбелях. А когда вырастают, то мир решает их судьбу за них. Мене, текел, упарсин — подсчитано, отмерено, взвешено.

В руке девочки сияла звезда. Эту звезду она сама сорвала с края карниза. Внутри звезды отражался мир, причудливо и неясно. Через звезду можно было смотреть и видеть всю правду жизни. Без прикрас. Именно так, как это и есть на самом деле. Девочка это знала и крепко прижимала к себе самую большую драгоценность.

«Брось эту гадость», — брезгливо поморщилась мама.

Девочка была очень послушной. Мой дружочек, так ее воспитали. Если ты будешь себя хорошо вести в этой жизни, то в следующей ты родишься маленькой золотоволосой девочкой. А если будешь безупречен, то станешь ангелом.

Девочка бросила сосульку в сугроб рядом с домом.

Воробей все видел. Он, скорбя и стеная, летел за девочкой к дому.

Сейчас девочка пьет теплый чай с молоком, а он пытается спасти свою любовь. Но его маленькие лапки не дотягиваются до сосульки.

«Даже сейчас я прекрасна. Пусть сейчас рядом нет сестер, но я по-прежнему совершенна», — такие мысли проносились в ее холодной голове.

Она искренне полагала, что сейчас произошел взлет в ее карьере. Ей подарили новый мир. Из миллионов снежинок. Они такие ничтожные, что даже говорить не умеют. Она же стала их королевой. Потому что она — не просто одна маленькая застывшая капелька воды. Она — это ветер, солнце, любовь. Так много стараний было положено на то, чтобы она стала тем, кем она стала.

«Ты опять роешься в сугробе. Зачем? Мы опаздываем», — ворчала мама.

Девочка не слышала. Она так старалась найти свой клад, что ее непослушные волосы выскальзывали из-под шапки, покрывая лицо тонкой золотой сеткой. Ур-ра! Она нашла. Сосульку еще раз обожгли тонкие маленькие пальцы.

Дружочек, ты, правда, хочешь узнать, что было потом? О, я рассказывают только грустные сказки.

Потом девочка бросила сосульку на асфальт. Она разбилась на три тысячи мелких осколков. Так разбиваются хрустальные подвески об пол. Так разбилось сердце воробья. Не смейся, он не считал на сколько осколков. Ты бы считал, если бы разбилось твое сердце? Было бы тебе дело до того, раскололось оно на два куска или превратилось в звездную пыль?

Ты спрашиваешь, что же воробей? Глупая птица через час забыла о своей любви. Птичье сердце такое маленькое, что разбиваться не умеет. Не так? Я еще раз повторю, я всегда вру.

Подул ветер, воробей улетел.

Девочка ушла еще раньше. Мама повела ее кататься с ледяной горки в соседнем дворе.

А три тысячи наследников холодной королевы спорили, лежа на асфальте, кто самый совершенный, кто есть истинный наследник, и, думаю, стали бы драться, если бы у них были ноги и они смогли подползти друг к другу.